Их «предметом становятся некоторые маргинальные исторические формы гуманитарной традиции – поздняя Византия…, прусский язык…, семиотика иконы…»;
«генеалоги[я]… славистических языков, которые оказываются экспортированными в Америку, …связана со специфической маргинальной генеалогией языков советского гуманитарного дискурса 70-х годов»;
«волей-неволей эмигранту, сколь бы ни велики были его амбиции на родине, приходится соглашаться на более маргинальную позицию, менять сюжеты».
Проблема такая есть, да и не всем решать одни только глобальные вопросы, но каким образом в устах директора издательства под программным названием «Ad marginem», отсылающим к центробежности деконструкции, маргинальность оказывается ругательством?!
Или вот, «эти люди» (цвет московской филологии) страшно пасуют перед Деррида, а потом А. И. подшивает к их конфузу еще и Никиту Струве:
«Я ему показываю книжку “Деррида в Москве”. Он говорит: “А! Все эти леваки! …Ни хрена они в России не понимают”. Такая реакция “ни-хрена-они-в-россии-не-понимают” характерна для всех славистов в 70-е – 80-е годы».
Но страницей раньше сам А. И. рассказывает:
«В 1990 году, когда Деррида впервые приехал в Россию, у него была… лекция в Московском университете. Деррида поднимал там сюжеты, связанные с Марксом, чем вызвал чудовищное неприятие всей аудитории… и был шокирован, что в Советском Союзе такую реакцию вызывает имя Маркса».
Ценность соображений Деррида о Марксе – дело специалистов, хотя давно уже было замечено, что марксизм потерпел историческое поражение во всем мире, кроме КНДР и кафедр сравнительного литературоведения. А вот что ведущему философу всех времен и народов для того, чтобы узнать о нелюбви современной российской интеллигенции к марксизму, потребовалось выехать на место, занятно. Видимо, он чересчур положился на пропагандируемый А. И. принцип, что «знание» – главный враг ученого и философа. И заметался, как прорицатель в горящем доме.
С первых же строк А. И. возлагает на «славистику» ответственность за то,
«каким имиджем русская философия и русская литература обладают в мире… [Э]тот имидж задается именно институтами… западной славистики».
Ну до какой-то степени имиджи задаются, но все-таки не стоит так буквально понимать любимые теории. У русской литературы рейтинг приличный, поскольку Толстой с Достоевским и Чеховым «писали, не гуляли», причем писали, когда и как надо, чтобы исполнение получилось экспортное. А раскрутить таким же образом Пушкина, несмотря на старания «славистов», не удается, – поэзия, да еще «законспектированная» (Гаспаров) с европейского, идет на мировом рынке хуже.
Философия как раз переводима, но что переводить-то? Когда мой отчим был уволен в 1949 году из Московской консерватории «за космополитизм», его приютили в Институте военных дирижеров. Лекции по философии читал там секретарь парторганизации – один из тех диаматчиков, «доцентов из Саранска», чей
«кондовый – “сусловский” – марксизм лучше [согласно А. И.] полного отсутствия исторического чувства и исторического метода у большинства славистов… хотя единственное, что ему досталось, это уроки диамата и истмата в том же университете».