Осторожно, треножник!

«[И]нтернациональный контекст означает, что национальный язык растворяется в нем, он не является преградой для исследователя. А позиция славистов… остается такой: ты хочешь заниматься русской темой – учи русскую грамматику. Парадокс здесь в том, что самые интересные суждения о России… чаще всего исходят из уст людей, которые не знают русского языка… [Н]езнание русского языка… выполняет крайне продуктивную функцию… [Но п]ока студент не выучит всех русских склонений и спряжений, а также биографию Мандельштама по книге Эммы Герштейн, не видать ему дороги в эту [славистическую] крепость».

Что тут возразишь? Из интернациональных эмпиреев, где можно бесконечно рассуждать о смерти субъекта, а с ним и автора, а в качестве русского материала бесконечно пережевывать тему непогребенности Ленина, взор философа не достигает бренной земли, где исследователь имеет дело, например, с поэзией, которая по большей части пропадает в переводе. И вообще, «не зная… языка ирокезского, можешь ли ты делать такое суждение по сему предмету, которое не было бы неосновательно и глупо?» Есть, однако, простой выход – закрыть ирокезистику. Нет науки, нет и проблемы…

Постструктурализм, во многом наследовавший структурализму, резко отличается от него переносом акцента на прагматику дискурса, экономическую подоплеку культуры, ее властную динамику. В соответствии с этим, А. И. настойчиво возвращается к стратегиям власти, капитализации, спонсорства, а его собеседниками на пиру мысли оказываются Путин, Клинтон, Шредер и МВФ. Больше всего, по-видимому, его страшит перспектива оказаться на обочине, куда, казалось бы, зовет название его издательства. Отсюда, наверно, и пафос примыкания к «путинскому проекту» – в надежде на центральное спонсирование.

Но тут опять неувязка – ведь коллективное тело разрушено, и ларек теперь частный, так что надо учиться торговать, а не давить телегами. Или торговать они как раз научились и таким образом рекламируют свой товар, теперь уже и с моей негативной помощью?

Литература

Иванов, Куюнджич 2000 – Западная славистика на рубеже тысячелетий / Беседа В. Руднева с А. Ивановым и Д. Куюнджичем и отклики на беседу // Логос, 4 (25): 4—56.

Мой взгляд на институт костра и другие институты, или Хохороны вторник

[235]

Основное обвинение, предъявляемое мне Александром Горфункелем в его пламенной отповеди моему «ахматоборчеству», – та дистанция, с которой я анализирую ахматовский миф. Как я и предвидел, моя установка на экстерриториальность продемонстрировала свою «сакральную неприемлемость с точки зрения находящихся внутри рассматриваемого мифологического пространства». Горфункель уличает меня в «духовной пресыщенности», своего рода садо-вуайеристском «кощунстве», возможном лишь «из безопасного далека» (см. его заголовок и пассаж о Джордано Бруно, со скрытым намеком еще и на Нерона, любующегося пожаром Рима), и, конечно, «неосведомленности». Эта диатриба построена по всем правилам риторики, варьирующей центральную мысль с помощью богатой клавиатуры священных мотивов из российской и всемирно-исторической топики. Тут и костры инквизиции, и Жданов с Герингом, и Дантес с Рюхиным, [236] и сталинский мартиролог, и «451° по Фаренгейту» (опять костры – рикошетом мне как бы вменяется сожжение книг, которые, впрочем, «не горят» и потому «останутся»), и – в качестве заключительной вспышки – фетовское Там человек сгорел… Однако горфункелевская пиротехника оставляет меня холодным. Эту котлетку мы в свое время уже ели, причем с пылу с жару; разогретая к случаю, она аппетита не вызывает.

Среди полемических перлов Горфункеля особенно ярко сверкает цитата из «любимой Анной Андреевной поэмы гр. А. К. Толстого: Во всем заметно полное незнанье Своей страны обычаев и лиц, Встречаемое только у девиц ». Уже инкриминированное мне невежество (понятное, подразумевается, у человека, живущего в «безопасном далеке», но никак не простительное «ученому автору») усугубляется оскорбительной интеллектуальной и транссексуальной метаморфозой. Однако некоторые трещины в монолите этого рассуждения смягчают его разящий блеск.