Осторожно, треножник!

Дмитрий Быков: «Набивает себе цену». «Она всегда трусила перед сильнейшими», «О ее пьянстве во время войны в сытом для нее Ташкенте…», «Грязная оборванная психопатка», «У нее не хватило воспитания и самоуважения достойно пережить климакс, зато стабилизация гормонального фона пошла ей определенно на пользу: во время войны она пополнела, набралась приличной летам важности – перешедшей, правда, в неприличную фанаберию…»

Кто это так хлещет – и кого? Это вышедшая в издательстве «ЕвроИНФО» трехтысячным тиражом книга Тамары Катаевой «Анти-Ахматова» (2007) с напутственным предисловием петербургского критика Виктора Топорова – известного разрушителя репутаций. «Моя маленькая ах-мать-ее-ниана», – аттестует свое сочинение сама Катаева.

Ах-мать-ее-ниана – свод тенденциозно подобранных цитат из мемуаров об Ахматовой и ее собственных текстов. Все это разбавлено комментариями автора, выдержанными в таком тоне, что ждановский доклад 1946 года кажется рядом с ними эталоном уважительности. Автор через страницу называет Ахматову невеждой и лгуньей, упрекает ее в предательстве сына и друзей, признается, что запретил бы ей писать стихи, решительно противопоставляет остальным поэтам ее поколения (которые, как выясняется, страдали куда больше, а вели себя куда лучше)… Как с этим быть? Разоблачать – делать Катаевой пиар. Смолчать – проглотить и смириться. Расчет беспроигрышный.

За советом я отправился к Александру Жолковскому, известному русскому филологу и американскому профессору, чья статья «Анна Ахматова: пятьдесят лет спустя» [287] вызвала в 1996 году бурные споры, ибо автор развенчивал культ Ахматовой и штампы ахматоведения, а ахматовскую мифотворческую стратегию анализировал весьма ядовито.

ДБ: Вы читали… это?

АЖ: Я получил это в подарок с уважительным инскриптом и сейчас чувствую себя в роли Ивана Федоровича Карамазова, морально ответственного за Смердякова.

ДБ: И что? Все разрешено?

АЖ: С одной стороны, Катаева в книжном масштабе осуществляет проект, одним из зачинателей которого был я. Кстати, не я один (ни я, ни другие предшественники в книге не упомянуты): в первую очередь Катриона Келли из Оксфорда, а в России – Александр Кушнер, Алексей Пурин… С другой – перед нами не исследование ахматовского мифотворчества, а еще один односторонний и тоталитарный ответ на столь же тоталитарную практику «института ААА» (это мой термин, я им горжусь) – адептов ахматовского мифа. Этот миф существует и заслуживает анализа, тем более что Ахматова, безусловно, первоклассный поэт. Вместе с тем она так выстроила свою стратегию, а частью эта стратегия так выстроилась сама, так расположились юпитеры и прочая историческая подсветка, что ее безмерно и многократно преувеличили, восторженно раздули, превратив в святую, в этический эталон, в Анну всея Руси, порабощая читателей, третируя и изгоняя несогласных, исключая возможность не только спора, но и анализа.

Я не хочу, чтобы меня порабощали. Ахматовой приписываются добродетели, вовсе ей не свойственные. Замечательный, но в основном камерный поэт вырастает в мыслителя и пророка. Не утверждаю, что она сделала это сама – сработали обстоятельства: она подвергалась травле, оказалась последней представительницей Серебряного века.

Ахматова, жестко отслеживая все публикации о себе, изгоняя людей из ближнего круга за малейшее несовпадение их оценок с ее собственными, гневно навешивая ярлыки на мемуаристов и исследователей, раздавая категоричные оценки современникам и диктуя потомкам, как именно следует ее почитать, выстраивала, по сути, свой аналог культа личности. Это вообще в русской традиции – ведь и диссидентство своей бескомпромиссностью в оценках и наклеиванием ярлыков невольно подражало советской власти. Стратегия Ахматовой, безусловно, предмет для разговора: насколько мифотворчество вообще законно в поэзии? Какие партии существуют вокруг Ахматовой, какие точки зрения? Ничего этого в катаевской книге нет, и если вспомнить другое место из «Карамазовых» (учитывая любовь Ахматовой к Достоевскому) – ситуация напоминает свидание Катерины Ивановны с Грушенькой. Женщина пришла к женщине и катит на нее бочку.

ДБ: Она не бочку катит, а беспардонно измывается над поэтом.

АЖ: И все-таки книга Катаевой полезна – хотя бы потому, что она по-вересаевски собрала множество свидетельств (правда, Вересаев, составляя «Пушкина в жизни», выражал авторские оценки исключительно монтажом, а не влезал с возмущенными комментариями). Катаеву заносит, она преувеличивает, иногда перевирает, но занос этот объясним. Видимо, наболело. Вспомните «Воскресение Маяковского» Юрия Карабчиевского – реакцию на советское насаждение Маяковского. Впервые Маяковского с Ахматовой сопоставил еще Корней Чуковский – и вышло так, что по бескомпромиссности и избыточности насаждения Ахматова в постсоветское время с ним сравнялась. «Лучшая, талантливейшая», восторженные придыхания, слушать на коленях, не сметь спорить.

ДБ: Но, в конце концов, творить миф о себе – естественное поведение поэта, кто же этого избежал?