Осторожно, женское фэнтези. Книга 2

Согласилась на еще одну чашку чая и, пока целитель выходил, чтобы его заварить, протянула руки к очагу и, стараясь не думать, не вспоминать больше, наслаждалась ласково гладящим ладони теплом.

А Грин все-таки невозможный. В лучшем смысле этого слова. Стоило многому у него поучиться: отношению к жизни, например. Он ведь строил ее старательно, собирал кропотливо день за днем, год за годом, и будет отстаивать ее даже перед ликом апокалипсиса. И даже хорошо, что он не заглавный герой, и не обязан мне ни судьбой, ни характером, ни внешностью, но даже будь этот так, вряд ли господин доктор согласился бы признать себя плодом моего воображения. С последовательностью звеньев в цепочке причинно-следственных связей он, похоже, определился сразу. И что с того, что даже бог сомневается в том, как все есть на самом деле? Грин-то не бог, ему сомневаться незачем и некогда: у него работы полно, то калечится кто-то, то рожает — даже на гуся с яблоками времени нет, где уж тут на вопросы мироустройства отвлекаться. Потому и худой такой.

Поймав себя на том, что вот уже второго мужчину за последние дни мечтаю накормить, я все-таки усмехнулась.

— Чай, — сообщил целитель, вернувшийся в комнату с подносом. — И еще кое-что, что нашлось на кухне.

Маленький столик, до этого мирно стоявший в углу, подпрыгнул резвым пони, подлетел к моему креслу и замер, позволяя сгрузить себе на спину чашки, пузатый фарфоровый чайник и блюдо с бутербродами.

— Расскажите теперь вы что-нибудь, — попросила я доктора. — О себе.

Он удивленно приподнял брови.

— Тайны на обмен, — объяснила я, пытаясь при этом улыбнуться. — У меня есть друг — эльф, вы его знаете, он однажды назвал это так: тайны на обмен. Своеобразный акт взаимного доверия. Чтобы я не чувствовала себя… не чувствовала себя еще глупее…

— Боюсь, у меня нет тайн для равноценного обмена, — виновато развел руками Грин. — Боюсь, их у меня вообще нет.

— Неправда, — возразила я. — Вы — весьма загадочная личность. Я наводила справки: никто ничего не знает о вашей личной жизни.

— Наверное, это оттого, что ее у меня тоже нет.

Ответил он совершенно спокойно, словно озвучивал давно установленный и не вызывающий сомнений диагноз, но от осознания в очередной раз собственной дурости, меня это не избавило. Кто тут говорил, что не хочет выглядеть глупо?

— Я о жизни… жизни вообще. Вас не было несколько лет в академии, и никому неизвестно, как и где вы провели эти годы…

— Наводили справки, — повторил он мою предыдущую фразу. — Можно спросить: зачем?

— Вы были моим первым подозреваемым, — призналась я, подумав, что это уж точно его не расстроит. — Когда я только оказалась здесь, не сразу поверила в реальность этого мира и долго воспринимала его как книгу. И те эмоции, которые вы у меня вызывали, ощущала как тревожное предчувствие. В романе вы обязательно оказались бы злодеем: харизматичный гений, будящий в героине подсознательный страх — весьма подходящий образ для антагониста, согласитесь.

— Харизматичный гений, — протянул, как я и полагала, ни капли не обиженный моим признанием Грин. — Умеете вы делать комплименты. Даже стыдно, что я вас так разочаровал. Но кто вам сказал, будто неизвестно, где я был и чем занимался?

— Леди Пенелопа.

— Так я и думал, — усмехнулся целитель. — Защищает мое доброе имя, как ей кажется. А на деле поддерживает репутацию таинственного злодея. Жаль, что нельзя объяснить ей это на вашем примере. — Он отпил немного чая, откусил кусок хлеба с маслом и сыром, прожевал задумчиво и так же задумчиво посмотрел на меня. — Я был на каторге, Бет, — произнес с расстановкой. — И вашей наставнице об этом известно. И находился я там не по приговору суда, а по контракту с управлением тюрем. Они за минимальную оплату получили квалифицированного врача, а я — обширную практику и добровольцев для испытания новых лекарств.

— Мыши, — пробормотала я.