Осторожно, женское фэнтези. Книга 2

Он дурачился сегодня, смешил меня. Мудрое существо, водившее, судя по некоторым вскользь брошенным замечаниям, дружбу с богами, знавшее о других мирах и обо мне самой больше, чем кто бы то ни было, развлекало меня глупыми шуточками, уводя прочь от серьезных тем и невеселых мыслей, и я была безмерно благодарна ему за это. А еще — так же безмерно горда. Что бы ни лезло порой в мою дурную голову, я — не никто, не пустое место, не никчемный и никому не нужный человек, раз уж дивный эноре кэллапиа, пренебрежительно фыркающий на ректоров и меняющий девиц подле себя чаще, чем иные ловеласы, считает меня достойной своей заботы. А может, даже дружбы. И, раз так, все у меня обязательно получится, и все будет не просто хорошо, а так, что лучше не бывает…

А грустинки, прячущейся в его глазах под искристым смехом, я старалась не замечать. Ни к чему. Только радость, тепло, мягкая шерсть под моей рукой…

И музыка.

Легкая незамысловатая мелодия, простенькая песня пастушьей дудочки, летящая над сочными лугами…

Я не сразу поняла, что эта музыка звучит в реальности, а не в моих мыслях, только когда единорог заинтересованно повел головой и навострил уши, обернувшись туда, где, позабытый нами, остался ректор.

Оливер стоял, прислонившись к стене, и, не глядя ни на меня, ни на единорога, насвистывал привлекшую наше внимание мелодию на… на чем, интересно?

Заметив интерес эноре кэллапиа, милорд Райхон свистеть перестал, демонстративно звякнул связкой ключей и спрятал их в карман: концерт окончен.

— Элизабет, мне жаль отвлекать вас от вашего чудесного друга, но пора возвращаться.

Единорог растерянно затряс головой. Как так? Уже?

Посмотрел на меня, и я виновато развела руками. Извини, я не могу указывать главе академии, что делать. И нет, я не буду просить его еще посвистеть.

Увидимся в другой день, хорошо?

— Вам удалось его заинтересовать, — сказала я Оливеру, когда мы вышли в «прихожую».

— Полагаете, этого интереса хватит, чтобы он не прогнал меня в следующий раз? — с лукавой улыбкой спросил мужчина.

Я вспомнила взгляд своего чуда, которым он провожал нас, и уверенно кивнула:

— Не прогонит. Но репертуар нужно будет расширить.

— Поработаю над этим, — серьезно пообещал ректор.

Глава 7

В лечебницу я вернулась в отличнейшем настроении. Оливер оставил меня в вестибюле, а сам должен был отлучиться по каким-то делам. Позже обещал вернуться, чтобы расспросить Грина о Викторе Нильсене. Я же планировала пообщаться с доктором немедленно: сообщить, что уже прекрасно себя чувствую и не нуждаюсь в продолжении лечения, поблагодарить и попрощаться. Как минимум, до завтра.

На вопрос, закончилась ли операция, которую проводил заведующий, дежурная сестра буркнула, что да, но доктора лучше не беспокоить. А то я не знала! Но, пребывая в самом лучшем расположении духа, решила, что, если не подходить к нему слишком близко, волна негатива пройдет вскользь, а если доктор сам постарается сдерживаться и не начнет орать и швыряться чашками, я ему, может быть, даже кофе сварю: в выходные, как я знала, Белинда не работала, а никому другому и в голову не придет сунуться в кабинет Грина после операции.

Я постучалась и, не дожидаясь ответа, открыла дверь.

Грин в это время что-то писал, а на столе перед ним стояла чашка с — судя по витавшему в воздухе аромату — только-только сваренным кофе. Выходит, мир не без добрых людей.

— А, мисс Аштон, — на миг оторвался от своего занятия целитель, — входите.

Я зашла в кабинет, остановилась на безопасном, по моему мнению, расстоянии от стола и с удивлением прислушалась к своим ощущениям: негативом от Грина тянуло, конечно, но не больше обычного. Сделала еще шаг…

— Бет, меня это раздражает, — продолжив писать, высказал доктор. — Сядьте уже где-нибудь.

— Я…

— Хотели попрощаться? Тогда всего доброго, не смею задерживать.

— Почему? — растерялась я, опасливо присев на стул у телефонного столика.

— Потому что вы все равно сделаете по-своему. Меня вы, очевидно, как своего лечащего врача не воспринимаете и следовать моим рекомендациям не собираетесь. А я не люблю тратить время на пациентов, которые безответственно относятся к собственному здоровью, нарушают режим и усложняют работу персонала.

— Чем я усложняю? Я…

Ненавижу, когда окружающие начинают вести себя необычно или непривычно. Ладно, Оливер, подобно незабвенной Суок насвистывающий на ключах веселую песенку, — это было неожиданно, но в хорошем смысле. Но Грин, методично и почти равнодушно высказывающий мне претензии в нарушении больничного распорядка, — что-то уж совсем странное. Лучше бы вызверился, как бывало, или съязвил что-нибудь.