Осторожно, женское фэнтези. Книга 2

Она испуганно осмотрелась. Поняла, что сидит на смятой постели в одной сорочке, нащупала судорожно одеяло и укуталась. Запах ландышей растворился в горечи ромашки, и окутавшее меня наваждение растаяло без следа. Отпустило, позволив быстро вскочить на ноги и отступить к двери.

— Ева, вы… — ректор несмело приблизился к провидице. Выглядел он не менее ошеломленным чем она и явно не знал о чем говорить. — Как вы себя чувствуете? Нужно…

— Я позову доктора Грина, — сказала я, опомнившись полностью.

— Да, — хриплым от волнения голосом согласился Оливер. — Скажите, пусть сообщат Роберту… Роберту Кингслею…

— Что с Робертом? — встревожилась женщина. — Что… Вы объясните мне, что тут происходит?

Я могла бы объяснить.

Да, я бы могла.

Но пусть это сделают ректор и доктор Грин.

Я нашла дежурную сестру и сообщила ей, что миссис Кингслей пришла в себя. Женщина схватилась за сердце, вознесла молитву всем богам разом с Мейтином во главе и припустила вниз по лестнице — радовать заведующего, а я вернулась в свою палату и, не снимая платья, забралась под одеяло. Хорошее лекарство — даже после случившегося только что сердце бьется ровно и умиротворенно, и на душе спокойно-спокойно. А может это и не от лекарства вовсе, а он нежданно полученного пророчества: «Теперь все хорошо, ничего не бойся, ты…».

Знать бы, что она не успела сказать. Почему-то казалось, что это — что-то важное. Наверняка важное, я почти не сомневалась в этом. Как по необъяснимым причинам не сомневалась и в том, что Ева Кингслей при всем желании не сможет уже вспомнить, что говорила мне, очнувшись после долгого беспробудного сна. Но однажды я обязательно это пойму…

Усилившийся шум дождя за окном и суета за дверью, голоса и звук то приближающихся, то удаляющихся торопливых шагов, не помешали мне задремать.

Проснулась я от того, что кто-то крепко сжал мою ладонь. Открыла глаза и увидела присевшего на мою кровать Грина. Руку мою он, заметив, что я уже не сплю, не отпустил, а я, спросонья не понимая, что происходит, и не подумала вырываться, так что какое-то время мы молча смотрели друг на друга, пока до меня не дошел смысл сего действа.

— Все экспериментируете, доктор? — любопытства в моем вопросе было больше чем недовольства.

— Проверяю.

— И?

— Это вы мне скажите.

— Ничего не чувствую, — сообщила я. — Кроме того, что вы сейчас раздробите мне пястные кости.

— Пястные кости, — повторил он задумчиво. Поправил на моем запястье браслет, который сам же надел вчера, и разжал пальцы. — Не самая серьезная травма. Но хоть что-то хорошее.

— К-хм… Можно узнать, что хорошего в переломах кисти?

— В переломах — ничего, — флегматично отозвался целитель. — Хорошо, что вы перестанете от меня шарахаться. Надоело до ужаса. И эта гримаса, словно вас вот-вот стошнит от одного моего вида… А, нет, гримаса осталась…

— Ничего подобного! — возмутилась я, хотя Грину, конечно, со стороны видней, что там у меня с лицом. — Это… свет так падает. К тому же вы меня разбудили, отдавили мне руку, и я не могу встать из-за того, что вы тут расселись, а это, знаете ли, вообще как-то неприлично… И в каком смысле «хоть что-то хорошее»? — я кое-как вывернулась, и села на кровати, подтянув к груди накрытые одеялом ноги. — Миссис Кингслей пришла в себя — разве это не замечательно?

— Для миссис Кингслей — конечно, — кивнул Грин. — Но я к ее чудесному исцелению никакого отношения не имею.

— А вы не можете просто порадоваться за человека? Вам нужно непременно чувствовать собственную причастность? Знать, что это вам, а не каким-то чудесам обязаны жизнью? Да вы… — наши взгляды пересеклись, и я запнулась, в очередной раз обозвав себя беспросветной дурой. — Простите, я…

— Вы правы, — произнес доктор спокойно. — Я такой. Однако в данной ситуации меня больше всего угнетает то, что я не понимаю, что произошло и почему. Но знаю, что вам это известно.

— Да, я… Я все объясню. И то, что я сказала, — не обращайте внимания, просто мелю ерунду спросонья. А миссис Кингслей и в самом деле обязана вам жизнью, ведь если бы вы не подпитывали ее все это время…

— Ближе к делу, Бет.

— Да, хорошо. К делу. Вы помните Виктора Нильсена?

Именно после исчезновения Виктора, Ева Кингслей и решила провести прорицательский сеанс, чтобы определить местонахождение троих (на тот момент) пропавших студентов. Теперь, когда все трое благополучно забыты, исчезла сама причина, по которой декан факультета пророчеств впала в затяжную кому: если Чарли, Германа и Виктора никогда не существовало, они никуда не пропадали, а значит, миссис Кингслей не стала бы их искать и не очутилась бы в палате в «тихом крыле». Ее присутствие здесь являлось следствием и частью парадокса, но все парадоксы, как и говорил Мэйтин, разрешались сами собой. Неудавшееся пророчество, слишком глубокий транс, прерывание энергетических потоков — все это прекрасно объясняло, почему Ева Кингслей оказалась в лечебнице, а ее выздоровление можно было бы отнести к заслугам доктора Грина, что было совсем недалеко от истины…

— Бет, хватит об этом.

…но доктор таковых заслуг за собой упорно не признавал.