— Проблемы? Юристы? — Я не поняла ничего из услышанного: видимо, лекарство начало действовать, и расслабившийся мозг отказывался работать.
— Родственники умершего могут обратиться с жалобой в комиссию по здравоохранению или подать в суд.
— На Грина? Но ведь…
— Да, я знаю, — кивнул ректор. — Переговорил с доктором Стоуном. Тяжелый случай, от которого отказался уже не один врач, и больного нельзя было транспортировать иначе чем телепортом, а его привезли в экипаже… Но вы плохо знаете людей, Элизабет. Им нужно свалить на кого-нибудь вину. Возможно, чтобы облегчить свою. Кто-то действительно верит, что целители способны творить чудеса, и просто не приложили должных усилий. А кто-то ищет банальной выгоды, ведь если суд признает вину врача, наследникам погибшего будет выплачена немалая компенсация.
— Бред какой, — замотала я головой, отказываясь верить в эту чушь. — Неужели такое уже случалось?
— С Грином? На моей памяти… несколько раз. Но те, кто разбирает подобные дела, к счастью, не идиоты.
На месте Грина я давно уже разочаровалась бы в людях и, зная, чем это может обернуться, слала бы всех «безнадежных» лесом… что, собственно, и делают другие доктора. Правильные доктора. Но если, не дайте боги, со мной или кем-то из моих близких случится несчастье, хотелось бы все же попасть к «неправильному», который с ходу не поставит на тебе крест, лишь бы спать спокойно.
— Я спросил Грина и о вас, — ушел в сторону от неприятной темы Оливер. — Он сказал, что к вечеру вы, скорее всего, уже сможете вернуться к себе, необходимости оставлять вас еще на одну ночь в лечебнице он не видит. Но если вы захотите отдохнуть еще несколько дней, я предупрежу леди Райс…
— Нет. Мы ведь договорились, что я буду следовать своему обычному распорядку. Как иначе нам ловить библиотекаря?
— Элизабет…
— Могу я вас попросить, милорд? — в этот раз мне самой пришлось уводить беседу в новое русло. — Пока мы с вами навещали единорога, ко мне приходили подруги. Они ведь не знают, что случилось, и волнуются, а меня могут продержать в лечебнице допоздна. Вы не пошлете кого-нибудь в общежитие, передать, что со мной все в порядке?
— Да, конечно. Об этом я, кстати, тоже хотел с вами поговорить. Мне передали, что помимо ваших подруг сегодня с вами хотели встретиться еще несколько людей… Не только людей, был еще эльф, но он вам знаком, как и Саймон Вульф… не знаю только, откуда он узнал… Но меня волнует мужчина, который не представился. Он был в плаще — пришел с дождя — и не снял капюшона, так что ни сестры, ни дежуривший в лечебнице полицейский не рассмотрели его лица. Спросил о вас и тут же ушел…
— Может быть, это был Рысь? — предположила я. — Он только сегодня сбежал отсюда, не дождавшись разрешения врачей, вот и не хотел, чтобы его узнали.
— Может быть, — согласился ректор. — Нужно проверить. Я беспокоюсь о вас, Элизабет. И в то же время беспокою вас, видя опасность там, где ее, возможно, и нет. Простите.
— Не извиняйтесь. Приятно, когда о тебе беспокоятся, — улыбнулась я.
Голова вдруг стала тяжелой-тяжелой, и я вспомнила, что Грин велел мне отдохнуть после приема лекарства. Но не укладываться же в постель, когда у меня посетитель? Тем более — такой.
Отвернувшись от мужчины, я сцедила зевок в кулак и с силой зажмурилась, чтобы потом резко открыть глаза и стряхнуть с ресниц несвоевременную дрему…
— Бедная девочка…
— Что? — я вздрогнула и быстро огляделась.
— Что? — переспросил за мной Оливер. — Я ничего не говорил.
— Не вы.
Голос был женский, красивый и мелодичный. И он звучал не в моей голове, точно. Он шел откуда-то снаружи, но вместе с тем отдавался эхом внутри. Это сложно было объяснить, но я знала, что слышала и как.
— Бедная девочка…
Из палаты я вылетела пулей, но в коридоре затормозила и огляделась. Никого.
— Элизабет…
Никого и Оливер Райхон.
— Милорд, я… Я объясню, потом…
Конечно, он пойдет следом, но не услышит. Или не поймет. Или…
Уверенность, что эти слова предназначены мне и только мне, крепла с каждым шагом. И зов, которому невозможно было не подчиниться, усиливался по мере того, как я приближалась к нужной двери. И запах цветов…
Грин говорил, что думал отчего-то, что имя у нее цветочное. Роза… нет, не роза. И не фиалка… Ландыш. Сладковатый нежный аромат…
Провидцы называют это флером. Сибил объясняла когда-то: иллюзорный покров образов, музыки и запахов, сопровождающий магию прорицателей. Но музыки я не слышала, только голос. Его можно было сравнить с мелодией, наверное. Тихой и печальной…
— Бедная девочка…
Она сидела на кровати. Смотрела на меня и руки протягивала, так что захотелось вдруг — не знаю, почему, но захотелось — упасть перед ней на колени, позволить тонким пальцам коснуться моего лица, погладить с материнской нежностью волосы…
— Бедная, — руки у нее были холодные, а бледные губы едва шевелились. — Как же долго ты блуждала, как далеко забрела, сколько чужого горя впитала в себя. Но теперь все хорошо. Ничего не бойся, ты…
— Ева!
— Оливер? — женщина моргнула и удивленно уставилась мне за спину. — Что вы здесь… О, боги, где я? Что…