Осторожно, женское фэнтези!

– Благодарю, – кивнул мне Оливер. – Теперь раздайте членам комиссии наши списки.

До совещания он попросил меня переписать в четырех экземплярах выдержки из протоколов. Сейчас внимательно наблюдал за читающими их преподавателями.

– Получается, – леди Райс наморщила лоб, – от нас скрывали информацию?

– Нет, – покачала головой мисс Милс. – Не скрывали. Потому что, если это правда…

Некрасивое лицо ее сделалось просто уродливым. Если это правда, то как она могла не заметить, что пропал один из ее студентов, – наверное, хотелось спросить ей. Но она молчала и продолжала хмуриться, дурнея на глазах с каждой появляющейся морщинкой.

– Если вы хотели нас впечатлить, вам это удалось, – повернулся к ректору череп Брока. – Самое время объяснить, что все это значит.

– Реальность меняется.

Вновь мои ожидания не оправдались: слова Оливера не вызвали недоверия, к ним сразу отнеслись серьезно. Но доказательства все же потребовали.

Ректор начал с рассказа о том, как лично убедился, что прежняя картина бытия замещается новой, когда ездил в столицу, а закончил тем, что сам теперь не вспомнил бы ни Германа, ни Чарли, не будь у него записей.

– Позвольте, – протянул некромант. – Какие записи? Как я помню, если реальность меняется, она меняется целиком и полностью, вместе со всеми свидетельствами, и лишь тот, кто непосредственно причастен к этим изменениям, помнит и старую, и новую действительность.

– А если кто-то помнит лишь старую? – спросила я.

– Тогда, мисс, это аномалия какая-то.

– Мы с инспектором неоднократно все проверили и пришли к выводу, что изменение реальности – единственное объяснение происходящему, – вернул себе внимание собравшихся Оливер. – Что до записей, позволяющих нам отслеживать искажения, то тут мы возвращаемся к вопросу присутствия мисс Аштон.

Все разом обернулись ко мне.

– Аномалия, – буркнула я. – Приятно познакомиться.

Ректор еще рассказывал, что стало причиной моей аномальности, а меня уже проверяли. Слава богу, без боевых заклинаний – просто прощупывали, убеждаясь, что я не могу использовать дар. Так колют иголками отнявшиеся конечности, определяя степень чувствительности. А чувствительность, в отличие от способностей, у меня была. Даже гиперчувствительность…

– Прекратите! – стукнула по столу леди Райс. – Вам говорят, что у девочки сломаны барьеры эмпатического восприятия, а вы навалились на нее скопом! Милорд, вы-то куда смотрите?

– Я? – Оливер виновато поежился. – Я не могу отслеживать степень воздействия…

– Малефик, – выцедила наставница.

– Да, – отрезал ректор, прежде чем его ладонь сжала мою руку. – Элизабет, как вы себя чувствуете?

– Можно воды? – прошептала я хрипло. Головокружение прошло, но во рту еще было горячо и сухо.

Он наполнил стакан из стоявшего рядом с ним графина и подал мне. Строго оглядел притихшую комиссию, но сказать ничего не успел: когда появлялась возможность вправить кому-нибудь мозги, леди Пенелопа не терпела конкуренции.

– Мисс Аштон – моя студентка, – громко произнесла она, вставая, чтобы глядеть на всех сверху вниз, – честная и ответственная девушка. И если кто-то сомневается в ее словах или думает, что Элизабет причастна к тем бесчинствам, что у нас творятся, я без труда докажу вам, что она заслуживает доверия больше, чем кто-либо из вас.

– Единорог, – сказал Оливер, испортив леди Пенелопе эффектную паузу. Милорд ректор тоже не любил, когда его перебивают. – Мисс Аштон помогает доктору Грину в работе с эноре кэллапиа и свободно контактирует с изучаемым объектом. Вам известно, что это лучший тест на честность. Благодарю, что напомнили, леди Райс. Теперь, надеюсь, мы можем продолжить обсуждение нашей проблемы?

– И не вздумайте применять магию к моей ученице, – пригрозила наставница, все-таки оставив за собой последнее слово.

За обсуждение проблемы взялись без энтузиазма. Об искажениях реальности известно слишком мало, чтобы вот так, посовещавшись, найти решение.

– Мы даже не знаем, сколько у нас пропавших, – вынужден был признаться Оливер. – Некоторые факты говорят, что исчез как минимум еще один человек. Библиотекарь.

Историю с формулярами он пересказывал, подглядывая в мои записи, и я с ужасом подумала, что, не будь этих заметок, он ее и не вспомнил бы. Хорошо, что тогда я сразу же все записала. Но…

Когда я писала книгу, там и слова не было о пропавших библиотекарях!

– Элизабет, – ректор поглядел на меня с тревогой, – вам все же нехорошо? Или я что-то неверно запомнил?

– Нет, все правильно, но я вдруг подумала, что, если помню старую версию реальности, должна помнить и исчезнувшего библиотекаря, – проговорила я неуверенно. – А я не помню. Значит, я либо помню не все, либо этот человек не исчез, а… Если он изменил свою судьбу – это ведь не то же, что исчез, да? И я о нем забыла. Или никогда и не знала. Потому что его… не было?

Как же сложно с этими искажениями! Что было? Чего не было? Но библиотекарь подходит. Библиотека подходит. Мы гадали, где могли пересекаться пропавшие, – почему бы не в восьмой секции, где хранятся книги о драконах?