Осторожно, женское фэнтези!

Нас повели в комнаты. Хозяин шепотом рассказывал о чем-то доктору, тот так же негромко что-то уточнял, но особой обеспокоенности не выказывал, и я подумала, что случай не настолько опасный, как мнилось поначалу. А затем услышала женский плач. Или стон? Протяжный, вымученный стон-плач, показавшийся знакомым. До боли.

Сердце сжалось, а ноги приросли к полу, не желая переступать порог комнаты, за которым…

– Не бойтесь, Бет, – ободряюще улыбнулся Грин. – Многого от вас не потребуется. Просто смотрите, слушайте и следуйте моим указаниям.

Нужно было извиниться и уйти, но все мысли и чувства отключились, а из инстинктов остался один – подчиняться тому, кто старше, умнее и опытнее.

– Не нервничайте, Бет. У миссис Ланфорд это четвертые роды. Вы и опомниться не успеете, как все закончится.

…Он не соврал: опомниться я не успела. Двигалась как в тумане. Делала все, что он говорил. Только внутри жгло все сильнее, и даже плакать не хотелось от пришедшего давным-давно осознания, что слезами этот жар не залить. А потом словно лопнуло что-то. Прорвалось. Выплеснулось наружу, и оказалось, что это не кровь, не яд, не гной от запущенной раны – пустота. Застоявшийся в легких мертвый воздух, мешающий сделать новый вдох. И так стало… нет, не хорошо. Больно. Но это была уже другая боль, не та, что живет годами, а чистая острая боль от свежего пореза, который однажды затянется. Оставит шрам на долгую память, но болеть уже не будет. Разве что самую малость. Иногда…

– Бет, – Грин выглянул на крыльцо, куда я вышла, как только он отпустил меня. – Замерзнете без пальто. Пойдемте в дом.

– Мне не холодно, – сказала я, удивляясь тому, что умею говорить.

– Холодно. Вы просто не чувствуете этого сейчас, – он сжал в ладонях мои руки и заглянул в глаза, и я снова удивилась, что не отвернулась. – Простите меня, пожалуйста. Я не подумал, как это может подействовать на девушку… неопытную и…

– Нет, это… Это прекрасно. Ребенок. Живой здоровый ребенок. Он же здоров?

– Абсолютно. Чудесный сильный мальчик.

– Мальчик, – кивнула я. – У меня тоже был мальчик. Я видела, на УЗИ. И потом тоже, но… на мониторе он был живой. И здоровый. Отец говорил, нужно «жигуленок» наш покрасить, а то стыдно будет такого богатыря в обшарпанной колымаге возить… А потом «жигуленок» всмятку, и возить некому и некого. Такая вот вселенская справедливость…

Посмотрела на мужчину, все еще греющего мои ладони в своих, и улыбнулась. Не специально – просто почувствовала, что улыбаюсь.

– Наверное, думаете, что я сумасшедшая?

– Нет, – он покачал головой. – Сумасшествие я распознал бы. Но я не все понял из вашего рассказа. Что такое «жигуленок»? И «монитор»? А самое главное… кто вы такая?

Странный вопрос. Но ответ на него еще страннее: я не знаю.

– Пойдемте.

Я опять подчинилась. Послушно надела пальто, так же послушно переставляла ноги, позволяя вести себя куда-то. Когда идти стало некуда, а темнота и прохлада позднего вечера сменились уютным теплом и светом ламп, зажмурилась, на миг ощутив себя падающей в темноту терминала, а вернувшись в реальность, огляделась.

– Где мы?

Просторная гостиная. Мягкое кресло, в которое меня усадили, развернуто вполоборота к очагу, где тлеют за решеткой угли. На каминной полке – часы: два грифона, сложив крылья, поддерживают блюдо-циферблат, по которому движется, вздрагивая, тоненькая стрелка…

– У меня дома, – ответил целитель.

– А где кошка? – спросила я, чувствуя, что должна что-то сказать.

– Гуляет. Или спит где-то. Она же кошка.

– А у меня кот.

Какая теперь разница? А кот – не самая страшная правда.

– Кот, – повторила, словно хотела убедить присевшего на корточки рядом со мной доктора, в существовании этого кота. – Граф. Зовут его так – Граф. А вашу кошку?

– Кошка.

– Просто Кошка?

– Зачем что-то усложнять?

Он вышел из комнаты. Отсутствовал недолго… или долго – я не следила за временем… а вернувшись, вложил в мои ладони чашку с золотистым питьем, пахнущим травами и медом.

– Успокоительное?

– Чай, – ответил он.

И не спрашивал ни о чем. Хотя он ведь уже спросил. И все еще ждал ответа.

– Хотите знать, кто я? – усмехнулась, представляя, каким бредом покажутся мои следующие слова. – Я автор. Самый бездарный автор, которого только можно представить.

Мэйтин не говорил, что я не имею права рассказывать об этом. И я рассказывала. О своей книжке. О поисках кота на чердаке, оказавшемся терминалом. О самом Мэйтине, ни капли не похожем на свои изображения в храмах, язвительном, но добром мальчишке, не способном игнорировать звонки-молитвы и играть не по правилам. О том, что не писала ничего о ритуале, изменяющем реальность, а потому не знаю, кто его провел и зачем. И вообще ничего не знаю – слишком отличается этот мир от того, что я представляла, сочиняя свое женское романтическое, а причинно-следственные связи – сложная штука, и не исключено, что никакой я не демиург и не автор даже, а случайная жертва, по ошибке оказавшаяся в иномирной версии себя…

Рассказ закончился вместе с чаем.