Осторожно: злая инквизиция!

Знал и то, что я действительно ее охраняю, а подходы к квартире — это место, где ее гарантированно можно перехватить и потому требующее внимания. Вряд ли наши с ней интимные отношения — тайна для заинтересованных лиц. А ну как злоумышленник, напавший дважды, предпримет третью попытку — и в этот раз попытается выманить Свердлову, взяв меня в заложники? Ксю, конечно, с равным успехом может и выйти из-под защиты семейного гнезда, чтобы лично накостылять обидчикам, и захлопнуть двери перед их носом, решив, что своя шкура дороже, — но не факт, что злоумышленники ов курсе таких деталей.

Так что каждый раз, покидая это место или возвращаясь сюда, приходится проявлять повышенную осторожность.

Собственно, поэтому я еще от входных дверей, ощутив тщательно скрытое изменение магического поля, насторожился.

Моментально сложилось, отчего при набитом холодильнике ей взбрело в голову готовить именно рыбу.

И естественным образом насторожился: что такое она колдовала, что для этого мало было попросить меня не лезть, а понадобилось выставить из квартиры? Если бы не это, то вряд ли бы я заметил ее дивный «чаек» — после которого и полез уже планомерно проверять свои вещи!

Ксюша-Ксюша…

О чем ты думала?

Но вообще, это очень по-ведьмински: совершить преступление, а когда тебя схватят за руку — обидеться!

Даже всерьез злиться на нее не получалось, а ведь следовало бы. Злость была, но какая-то… фоновая. Она забивалась другим, неожиданным, странным. Тревожным.

А ведь казалось бы, мы просто два взрослых человека, которые решили слегка разукрасить вынужденное совместное проживание.

Только вот она захотела от меня ребенка.

А я?

А я — по крайней мере, по ее соображениям — вернусь в столицу и забуду крапивинскую Хозяйку. Вернуться-то вернусь. А вот забуду ли?

Высшие силы мне свидетели, ведьм на своем веку я повидал немало, но настолько… незабываемой, чтоб ее! Еще нет.

Я только успел приступить к утренней разминке, когда из спальни выползла Ксю в типичной своей утренней ипостаси: лохматая, недовольная, сонная.

Полыхнула в меня обиженным взглядом, правда, до объяснений, что я сделал не так, не снизошла.

Вроде встал тихо, не будил, к зарядке насильственным путем не принуждал…

Свердлова вернулась из туалета, встала рядом со мной и с демонстративно холодным выражением на лице начала свой собственный комплекс.

А, ну все понятно, вариантов изначально не было: сейчас я провинился тем, что не разбудил на зарядку, а в любом другом случае мне вменялось бы в вину обратное.

Тихонько посмеиваясь и заканчивая разогревать мышцы, я обратился к ней:

— Доброе утро, Ксения Егоровна!

Ответное «быр-быр-быр» с равной вероятностью могло быть пожеланием доброго утра, рекомендацией провалиться и заклинанием призыва демона.

— Орден в моем лице принял решение, что ваши услуги обходятся инквизиции слишком дорого, — оповестил я, и «быр-быр-быр» по эмоциональной шкале сползло в район настороженности.

Если я правильно понимал ситуацию, то следующим пунктом в этой шкале у Ксении Егоровны шли побои.

— Серьезно, Ксюш, оставайся дома. Отдохнешь, можешь под настроение в книгах порыться на тему подходящих под требование ритуалов, — дополнил я, не доводя дело до нанесения телесных повреждений различной степени тяжести. — В конце концов, для тебя сейчас нет работы на выезде, так что эффективней будет разделиться. Ну и просто, расслабишься. Воскресенье.

Ксю перестала тянуться к левой ступне, многозначительно отметила:

— Вот именно. Воскресенье.

И наклонилась к правой.

Зад живописно оттопырился, и четвертый размер эффектно выкатился, натянув горловину спортивной майки выразительными окружностями.

В боксерах дернулось: вечерний афродизиак и утренние гормоны дружно одобрили предложенное зрелище.

Я бы тоже одобрил — не изведи кое-то вчера весь мой запас презервативов.

Я принял упор лежа, но успел заметить довольную ведьминскую ухмылку.

Но согласие остаться дома и ни в коем случае не покидать защищенную квартиру она все же выдала.

— Зачем тебе это нужно?

Завтрак был похож на рекламу счастливой жизни: солнечная кухня, красивая женщина и яичница, сияющая желто-белым идеалом.

Ксю не стала прикидываться непонимающей, о чем мой вопрос, пожала плечами, колыхнув богатством под майкой (чертов любисток, когда ж он меня отпустит?):

— Я матерью хочу быть.

— И как давно?

Ворчание было риторическим, но Ксю внезапно отозвалась:

— Да не то чтобы очень уж давно…

Она держалась спокойно: ни тени раскаяния, ни капли угрызений совести. И это впервые не принималось как должное — ведьма! — а бесило.

— А ты не подумала, что у меня тоже может быть мнение на этот счет? Что мне не все равно, где и как живут мои возможные дети?

Когда Свердлова оторвалась от намазывания хлеба маслом и подняла на меня взгляд, ее глаза были абсолютно серьезны.

— Нет. Я думала о том, что выгодно мне.

Злость ворохнулась в душе, но слабая, беззубая, и тут же стихла, задавленная самоконтролем.

Но дверью, выходя из квартиры, я хлопнул все же сильнее, чем следовало бы. 

Ксения