Остракизм в Афинах

4. Перед каждым, кто занимается остракизмом, неизбежно встает проблема аргументированного взаимосогласования противоречащих друг другу свидетельств. Выше мы отмечали основные случаи таких противоречий. В их числе — расхождение между Андротионом и Аристотелем по вопросу о времени введения остракизма[85], между Филохором и Плутархом относительно числа 6000 в применении к остракизму и др. На настоящем этапе задача заключается, насколько нам представляется, не столько в установлении ошибочности суждений одного автора и правоты другого (судить, «кто прав, а кто не прав», мы в ряде случаев просто еще не имеем права), сколько в выявлении причин разногласий, в прослеживании традиции, стоящей за тем или иным сообщением, по возможности до ее истоков[86]. Решение этой задачи, безусловно, сложно, но отнюдь не всегда невозможно, а определенные позитивные результаты дает практически в каждом случае.

5. Наиболее продуктивными и плодотворными при изучении остракизма должны оказаться те подходы, которые характеризуются комплексным, синтетическим использованием всех видов источников с целью реконструкции целостной, непротиворечивой картины событий. В частности, чрезвычайно важно для дополнения и коррекции данных, содержащихся в нарративной традиции, привлекать к анализу и источниковый материал иного характера. К его обзору мы теперь и переходим.

2. Памятники ненарративного характера. Острака

Нам представляется совершенно необходимым в этой части обзора Источниковой базы в первую очередь подробно остановиться на таких исключительных по своему значению вещественных и эпиграфических памятниках, какими являются острака, то есть черепки-«бюллетени», на которых афинскими гражданами наносились надписи в период проведения остракофории и от которых, собственно, получил название сам институт остракизма. На самых ранних этапах изучения этой процедуры, когда представление об острака было еще чисто умозрительным (естественно, ни один античный письменный источник не дает их специального описания), бытовало представление, что они представляли собой специально изготовленные глиняные таблички. Археологические находки опровергли это вполне извинительное для своего времени заблуждение[87]. Оказалось, что для остракизма использовались самые обыкновенные черепки. При этом по внешнему виду, размерам, происхождению материала острака были весьма и весьма разнообразными — от больших кусков грубой черепицы до фрагментов роскошных авторских краснофигурных ваз, от крохотных осколков, на которых с трудом удавалось уместить имя «кандидата» (порой даже не полностью), до цельных небольших сосудов[88].

Этимология слова οστρακον достаточно прозрачна; она была ясна уже, во всяком случае, византийским эрудитам (Eustath. ad Нот. II. XVIII. 543, v. 4, р. 248–249 van der Valk). Это образование родственно таким лексемам, как όστέον (кость), οστρειον (раковина, устрица) и изначально могло применяться не только к глиняным черепкам, но также, например, к панцирям морских животных (черепах, крабов) и другим твердым предметам[89]. Насколько можно судить, именно твердость, так сказать, «костистость» служила определяющим критерием для использования интересующего нас здесь слова и производных от него по отношению к тому или иному объекту. Кстати, здесь греческое словоупотребление в известной мере близко к соответствующему русскому (ср. «череп», «черепок», «черепаха»). Впрочем, при всей широте значений слова οστρακον наиболее распространенным из них, к тому же единственно важным для нас в контексте настоящей работы было «фрагмент глиняного изделия». Именно в этом и только этом смысле в дальнейшем будут употребляться термины «остракон», «острака» (множественное число).

Вряд ли нужно специально упоминать о том, что глина была одним из самых распространенных материалов в античном греческом мире. Можно даже сказать, что ее постоянное использование оказало некоторое воздействие на формирование самого менталитета древних греков[90]. Глина, как известно, — материал хрупкий, и любое изделие из нее, если не сложилось каких-то особо благоприятных условий для его сохранения, имеет свойство в довольно скором времени превращаться в груду черепков. С другой стороны, сами эти черепки практически неуничтожимы (конечно, если не принимать специальных мер к их уничтожению, например, не толочь их в ступе, чего, следует полагать, никто никогда не делал)[91]. И по сей день самым массовым по количеству находок материалом, встречающимся при раскопках любых греческих поселений, являются, безусловно, керамические черепки. Нет оснований сомневаться, что абсолютно таким же образом дело обстояло и тогда, когда жизнь в городах Эллады еще была в полном расцвете, иными словами, черепки практически в любом поддающемся представлению числе можно было обнаружить повсеместно — в домах, на улицах, на свалках… А это должно было становиться стимулом к их вторичному использованию.