Остромов, или Ученик чародея

Следующий день Кугельский использовал по максимуму. Вечером он почитал Брокгауза и Эфрона — в разрозненном редакционном экземпляре, по счастью, наличествовал том 36, от Финляндии до Франконии. Все-таки от Одинокого была польза. Разумеется, все надлежало проверить, выспросить у следствия, ибо Одинокий соврет — недорого возьмет, но если правда — тут была золотая жила. Кугельский сделал выписки — ему нравилось, разложив увесистый том под зеленой редакционной лампой, смотреть на себя со стороны. Сидит человек, делает выписки. Культура, тяга к знанию, не то что типичный репортер, умеющий только бегать, а не знающий, где взять главное. Франкмасоны, тамплиеры, выписывал он. Храмовники. Цифры 3, 5, 7 и 9. «Дело всечеловеческой любви». Восходит к Крестовым походам, х-ха. («Х-ха!» он пометил на полях — потомство и этот листочек подошьет к полному собранию: черновики гения поучительны.) Мечтательное золото. Елагинцы. (О елагинцах Кугельский нечто слышал — Елагинский дворец располагался на одноименном острове, и там будто бы тоже собирались какие-то масоны, но их в восемнадцатом году взяли к ногтю; он не помнил, кто рассказывал про это.) С наслаждением выписывал он термины: слияние божества с самим собой. Истечение энергий. Алхимия!!! — три восклицательных знака на полях, и даже взвизгнул. Если все это не ложь, не сведение темных счетов — он сделает из этого фельетон, какого в «Красной» еще не было.

Всю ночь он обдумывал, как позабористей приложить новоявленных масонов, и предполагал даже составить из этого пьесу, а если повезет, то и кинодраму. С утра он отловил Плахова, сочинявшего еженедельный обзор происшествий: два самоповешения, три самоотравления, групповое изнасилование в парке «Сан-Галли» близ завода «Кооператор». Ужасное место был этот Чубаров переулок.

— Слушайте, Плахов, — сказал Кугельский с американской репортерской деловитостью. — Тут у меня наклевывается дельце. Донесли информацию. Но это получается по вашей части, так что я не хотел бы влезать. Корректность, понимаете? Вы как, возражать не будете?

— А что, по чубаровскому делу? — заинтересовался Плахов.

— Да нет, поважней, — многозначительно сказал Кугельский. — Дела политические. Масоны у нас в Ленинграде завелись, представляете себе?

— А, это, — сказал Плахов и несколько помрачнел. — Да чего про это писать-то. Это ж не убийство, не насилие. Собирались дураки, игрались…

— Нет, но то есть как?! — возмутился Кугельский. — Как это игрались? Вы не понимаете, это ведь политика. Они хотели установить другой строй.

— Ах, ну какой строй? — скучно сказал Плахов. — Три с половиной сумасшедших, из которых песок сыплется. Взяли и взяли, я слыхал про это, это вообще не по уголовной части. ГПУ занимается.

— Нет, но все-таки… Вдруг ваша епархия…

— Не моя, — брезгливо сказал Плахов. — Хотите — пишите. Хотя мой вам совет — не трогайте вы это дело. Если бы вы про чубаровских писали, это я понимаю. Это сволочи, мрази опаснейшие. И тунеядцы все. А эти — ну, что вы будете их… и так ведь Богом обиженные…

— Ну, я разберусь, — высокомерно сказал Кугельский. — Вы просто не понимаете всего, так сказать, смысла…

И он отправился на Гороховую, дом два.

Пропуск ему выписали на удивление быстро, но потом некоторое время гоняли с этажа на этаж, поскольку о деле ленинградских франкмасонов никто толком не был осведомлен. Отправили его сначала в шестое управление — по борьбе с церковью и сектами, как объяснил ему вежливый юноша с черными петлицами и странными на них эмблемами: гвоздь и гроб. Хотя, если вдуматься, что же странного: забиваем гвоздь нового в гроб старого. На рукаве молодого человека алел равнобедренный треугольник.

Кугельский послушно протопал на пятый этаж, в шестое управление, расположенное в комнате 5-25. Но там почти такой же строгий юноша сказал, что никакого дела франкмасонов они не ведут, а обратиться товарищу корреспонденту, скорей всего, надлежит в иностранный отдел, потому что франкмасоны — наверняка по их части. Франки же, не кто-нибудь. И он ровно усмехнулся, и Кугельский заметил, что эмблема у него была — звезда и крест, а на рукаве алели уже два треугольника, то есть он был лучше предыдущего.