Остроумие и его отношение к бессознательному

Наличие подобных субъективных условий можно заподозрить и в ряде других острот великого насмешника, но я не знаю примера лучше, на котором можно было бы все объяснить таким вот убедительным образом. Опасно высказываться более определенно о природе этих личных условий, а потому мы не склонны требовать для каждой шутки столь сложного обоснования. В остроумных произведениях других знаменитых авторов выявить эти условия будет чрезвычайно трудно. Поневоле складывается впечатление, что субъективные условия работы остроумия зачастую недалеко отстоят от симптомов невротического заболевания. Например, Лихтенберг страдал глубокой ипохондрией и был одержим всякого рода странностями. Недаром наибольшее число шуток, в особенности злободневных, циркулирует анонимно. Можно поинтересоваться тем, что за люди занимаются этаким производством. Если врачу представится возможность лично наблюдать одного из тех людей, кто, не являясь знаменитостью, известен в своем кругу как записной остряк и автор множества расхожих шуток, то этот врач поразится, когда установит, что остряк на самом деле – раздвоенная и предрасположенная к невротическим заболеваниям личность. При этом скудость документальных фактов удержит нас, конечно, от того, чтобы признать такую психоневротическую конституцию закономерным или необходимым условием для создания шуток.

Меньше вопросов вызывают неоднократно упоминавшиеся еврейские шутки, которые, как уже отмечалось, сплошь и рядом создаются самими евреями, между тем как сходные истории иного происхождения почти никогда не возвышаются над уровнем полусмешного анекдота или грубого издевательства. Условие причастности здесь вполне очевидно, как и в случае гейневского «фамилионерно». Его значение заключается в том, что непосредственная критика или агрессия для индивидуума затруднены и становятся возможными только окольным путем.

Прочие субъективные условия или благоприятные обстоятельства для работы остроумия покрыты мраком уже не в такой степени. Движущей силой при создании безобидных шуток нередко выступает честолюбивое стремление проявить себя и похвастаться умом, что может быть сопоставлено с эксгибиционизмом в сексуальной области. Бесчисленное множество заторможенных влечений, подавление которых сохранило некоторую степень подвижности, создает благоприятную предрасположенность к производству тенденциозных острот. Так, отдельные элементы сексуальной конституции человека могут служить поводами для шуток. Целый ряд скабрезных острот позволяет предположить наличие скрытого эксгибиционистского влечения у авторов. Тенденциозные остроты агрессивного свойства удаются лучше всего тем людям, в сексуальности которых можно отыскать выраженный садистический элемент, в обыденной жизни подавляемый и более или менее заторможенный.

Вторым обстоятельством, требующим изучения субъективной условности остроумия, является тот общеизвестный факт, что никто не в состоянии удовлетвориться созданием шутки для самого себя. С работой остроумия неразрывно связано стремление поделиться шуткой, причем настолько сильное, что довольно часто оно проявляется даже в ходе самых серьезных дел. В области комического рассказывание другому лицу тоже доставляет наслаждение, но не такое острое. Человек, наткнувшийся на комическое, вполне способен наслаждаться им в одиночку, тогда как шуткой ему непременно хочется поделиться. Психический процесс создания шуток не исчерпывается выдумыванием. Он дополняется неким устремлением, которое приводит неведомый процесс создания шуток к завершению только при рассказывании выдумки.

Мы не имеем ни малейшего понятия о том, на чем основано желание рассказывать шутки, но хорошо заметна другая своеобразная особенность шуток, отличающая их от пустых забав. Когда попадается нечто комическое, отнюдь не исключено, что я засмеюсь от всего сердца, пусть меня, конечно, радует возможность рассмешить другого человека пересказом этого комического эпизода. Что касается пришедшей мне на ум шутки, которую я сам создал, то я не стану смеяться, несмотря на явное удовольствие, мною испытываемое. Возможно, что моя потребность делиться шутками каким-то образом связана с последующим смехом, в котором отказано мне самому, но которому будет подвержен другой человек.

Почему же я не смеюсь над собственными шутками? И какова при этом роль другого человека?

* * *