Остроумие мира

– Я, государь, никаких челобитных не допускаю, всех челобитчиков мирю, а следов ссоры в канцелярии не оставляю. Петр остался очень доволен. Через несколько времени, узнав о несогласии между членами Адмиралтейств-коллегий Чернышевым и Крейцом, государь вытребовал олонецкого воеводу указом в Петербург.

– Старик, – сказал ему царь, – я хочу, чтобы ты и здесь столько же был виновен, как в Олонце, и, не принимая объяснений, мирил.

Бывая в Москве, Петр часто посещал старика Полуярославцева, владельца шелковой фабрики. Он непременно заходил в ткацкие и прочие помещения, иногда садился за станок и сам прял разные материи.

Однажды государь спросил Полуярославцева:

– А что, любезный, есть у тебя хорошее русское пиво?

– Есть, государь.

– Ну-ка, вели дать отведать. Пиво принесли. Государь выпил жбан и сказал:

– Пиво очень хорошо, и я буду к тебе заезжать.

Вскоре Петр снова приехал. Полуярославцева на фабрике не было.

– Где хозяин? – спросил государь надсмотрщика.

– После обеда спит, – ответил надсмотрщик, прибавив, что его сейчас разбудят. Петр велел подать себе пива, а будить хозяина запретил. Впрочем, тот скоро сам проснулся и был страшно перепуган, узнав, что государь сидит у него в саду и ожидает. Упав к ногам царя, старик со слезами просил прощения, что не встретил, как подобает, его царское величество.

– Я, друг мой, – сказал Петр, – наоборот доволен тем, что ты так крепко спишь среди бела дня. Тому могут быть две причины: либо пиво твое настолько хорошее, что валит с ног, либо ты хорошо потрудился и усталость свалила тебя с ног. И то и другое хорошо, и в извинениях не нуждается!

Н. Зауервейд. Петр I усмиряет ожесточенных солдат своих при взятии Нарвы в 1704 году

Петр Великий очень интересовался производством сукна для армии. В Москве одной из первых суконных фабрик была фабрика Серикова, для которой царь приобрел все нужные машины и повелел к назначенному сроку представить пробную половину сукна.

В то же время и государыня, желая угодить мужу, покровительствовала другому фабриканту – Дубровскому и приказала ему представить также образчики своего изделия.

Случайно оба фабриканта явились со своими образцами во дворец одновременно. Сериков, рассмотрев пробы Дубровского, нашел их несравненно лучше принесенных им и очень смутился, ожидая страшного царского гнева. Государь вместе с государыней вошли в зал к фабрикантам и милостиво ответили на их приветствия. Петр был в канифасовой фуфайке с костяными пуговками. Он подошел к образцам Серикова и внимательно ощупал их руками.

– Посмотрите, батюшка, каково-то вам покажется сукно моего фабриканта? – сказала императрица.

Петр подошел и стал осматривать столь же внимательно образцы Дубровского.

– Дубровский, из какой шерсти делал ты сукно свое?

– Из отборной шерсти, ваше величество, – похвастался Дубровский.

– Коли из отборной, то результат худой. А ты, Сериков, из какой?

– Из обыкновенной стригушки, – отвечал тот трепещущим голосом.

– Вот видишь, – сказал Петр, – из отборной шерсти и дурак сделает недурное сукно, а ты молодец, что из обыкновенной стригушки исхитрился сделать добротную материю. Будешь и впредь поставлять мне сукно для армии.

Глава 2

Самый веселый смех – это смеяться над теми, кто смеется над тобой.

В. Ключевский

Однажды А. Д. Татищев, генерал-полицмейстер времен Елизаветы Петровны, объявил придворным, съехавшимся во дворец, что государыня чрезвычайно огорчена донесениями, которые получает из губерний о многочисленных побегах заключенных.

– Государыня велела мне изыскать средство для пресечения этого безобразия, и я это средство изыскал. Оно у меня в кармане.

– Что же это за средство? – спросили любопытные.

– Вот оно, – сказал генерал-полицмейстер, вынимая из кармана штемпель для клеймения лбов, на котором было написано слово «вор». – Теперь преступника, даже если он убежит, будет легко обнаружить по слову «вор», выжженному на его лбу.

– Но, – возразил ему один из присутствовавших, – бывают случаи, когда иногда невиновный осуждается. Как же быть, если такая ошибка обнаружится?

– О, у меня и этот случай предусмотрен, – ответил Татищев с улыбкой и вытащил другой штемпель, на котором вырезано было «не».

Вскоре новые штемпеля были разосланы по всей империи.

Старый генерал Шестаков, никогда не бывавший в Петербурге, не знавший в лицо императрицы Екатерины II, был впервые представлен ей. Екатерина долго милостиво с ним беседовала и, между прочим, в разговоре заметила, что совсем его до сих пор не знала.

– Да и я, матушка-царица, не знал вас, – наивно и добродушно ответил старый воин.

– Ну, меня-то, бедную вдову, где же знать! – со смехом сказала императрица.

Будучи уже известным ученым, Ломоносов до последних дней испытывал нужду.

Однажды придворный вельможа, заметив у Ломоносова маленькую дыру в кафтане, из которой выглядывала рубаха, ехидно спросил:

– Ученость, сударь, выглядывает оттуда?

– Нисколько, – ответил Ломоносов. – Глупость заглядывает туда.