Остров

Листок передавали из рук в руки, читали и перечитывали, пока бумага не порвалась. Но листовка ничуть не ослабила решимости деревенских.

– Это только о том и говорит, что они уже впадают в отчаяние, – заявил Лидаки.

– Да, но и мы в неменьшем отчаянии, – возразила его жена. – Как долго мы еще сможем все это терпеть? Если мы перестанем помогать бойцам сопротивления, мы хотя бы сможем спать спокойно.

Разговор продолжался за полночь. Сдаться и сотрудничать с врагом – это было неприемлемо для большинства жителей Крита. Они должны сопротивляться, должны бороться. Кроме того, им просто нравилось воевать. По самому незначительному поводу вспыхивала кровная вражда между семьями, тянувшаяся десятилетия, и мужчины оживали в этих стычках. А вот многие женщины, наоборот, постоянно молились о мире и думали, что их молитвы доходят до Небес, когда читали между строк и замечали явное моральное разложение в среде оккупантов.

Да, распространение подобных угроз вполне могло означать акт отчаяния, но каковы бы ни были причины появления таких листовок, фактом оставалось то, что многие деревни были действительно уничтожены. И каждый дом в них превратился в дымящиеся развалины, а ландшафт вокруг теперь выглядел пугающим из-за обгоревших, скривившихся деревьев. Анна настойчиво твердила отцу, что они должны рассказать немцам все, что они знают.

– Чего ради мы должны рисковать тем, что и Плаку тоже могут уничтожить? – сердилась она.

– Да там в основном пропаганда, – вмешивалась Мария.

– Но не все же! – возражала Анна.

Но не только немцы занимались пропагандой. Британцы тоже начали собственную кампанию и быстро поняли, что это весьма эффективное оружие. Они выпускали листовки, из которых следовало, что положение врага становится все хуже, по Криту расползались слухи о высадке английских частей, и это подстегивало успех сопротивления. Главной темой была «Капитуляция», и немцы то и дело видели огромные буквы «К», бесцеремонно нацарапанные на будках часовых, стенах казарм и автомобилях. Даже в таких относительно спокойных деревнях, как Плака, матери со страхом ждали возвращения сыновей, отправившихся совершать акт вандализма, рисуя эти граффити. Мальчишки же, конечно, были в восторге оттого, что тоже делают свой вклад в общее дело, ни на минуту не задумываясь о том, какой опасности себя подвергают.

Возможно, такие попытки подорвать немецкий дух были незначительны сами по себе, но они помогали изменить общую картину. По всей Европе словно прокатилась приливная волна, и в нацистской твердыне на континенте появились трещины. На Крите немецкий дух пал настолько, что нацистские части начали уходить с острова, а кое-кто просто дезертировал.

Именно Мария заметила, что маленький гарнизон, стоявший в Плаке, внезапно исчез. Обычно немцы ровно в шесть утра демонстрировали свое присутствие, маршируя по главной улице и обратно, по пути останавливая то одного деревенского, то другого и допрашивая его.

– Что-то странное случилось, – сказала Мария Фотини. – Что-то не так.

На выяснение этого много времени не понадобилось. Было уже десять минут седьмого, а знакомого стука подбитых железом ботинок все еще не было слышно.

– Ты права, – согласилась Фотини. – Тихо.

Напряжение, повисшее в воздухе, все нарастало.

– Пойдем-ка прогуляемся, – предложила Мария.

И обе девушки, вместо того чтобы отправиться на берег, как они это обычно делали, зашагали по главной улице. Прямо к тому дому, в котором разместились немцы. Входная дверь и ставни оказались распахнутыми настежь.

– Давай подойдем поближе, – предложила Фотини. – Хочу посмотреть, что там внутри.

Она подкралась к дому на цыпочках и осторожно заглянула в выходившее на улицу окно. Увидела стол, на котором стояла только пепельница, переполненная окурками, и четыре стула, причем два из них валялись на полу.

– Похоже на то, что они ушли, – взволнованно сказала она. – Я зайду туда.

– Ты уверена, что там никого нет? – спросила Мария.

– Очень даже уверена, – прошептала Фотини, шагая через порог.

Если не считать разного мусора и пожелтевших немецких газет, разбросанных на полу, дом был совершенно пуст. Девушки побежали домой, чтобы сообщить новость Павлосу, и тот тут же поспешил в бар. Через час весть уже разлетелась по всей деревне, и в этот вечер площадь была полна людей, праздновавших освобождение их маленького уголка острова.

Всего через несколько дней, 11 октября 1944 года, был освобожден Ираклион. Примечательно было то, что в отличие от всех кровопролитных событий предыдущих лет немецкие части просто ушли через городские ворота, не потеряв ни единой жизни, – жестокие наказания оставили для тех, кто сотрудничал с врагом. Однако немецкие части оставались еще в западной части Крита, и прошло несколько месяцев до того, как ситуация окончательно изменилась.