Остров

Как-то утром в начале лета следующего года Лидаки слушал в баре радио. Он с обычной небрежностью мыл стаканы, оставшиеся с вечера, окуная их в таз с мутной водой перед тем, как вытереть тряпкой, которой до этого вытирал лужи на полу. Он слегка рассердился, когда музыка вдруг оборвалась ради выпуска новостей, но тут же насторожил уши, услышав торжественный тон диктора.

– Сегодня, восьмого мая тысяча девятьсот сорок пятого года, Германия официально капитулировала. Через несколько дней все немецкие части будут выведены из области Ханьи и Крит снова станет свободным!

Опять заиграла музыка, а Лидаки все гадал, не почудилось ли ему все это. Он высунулся из дверей бара и увидел Гиоргиса, спешившего к нему.

– Ты слышал? – спросил Гиоргис.

– Слышал! – воскликнул Лидаки.

Все действительно было правдой. Немецкая тирания закончилась. Хотя жители Крита никогда не сомневались в том, что прогонят врага со своего острова, они не сдерживали радость, когда момент этот действительно наступил. Теперь должен был начаться всем праздникам праздник.

Часть 3

Глава 10

1945 год

Ощущение было таким, словно все они долго дышали отравляющим газом, а теперь снова вдохнули чистый воздух. Члены сопротивления вернулись в свои деревни, пройдя для этого иногда сотни миль, и все новые бутылки ракии открывались, чтобы отметить каждое возвращение. Через две недели после окончания оккупации был день святого Константина, и этот праздник дал повод наплевать на осторожность. Тучи развеялись, их сменило радостное безумие. По всему Криту на вертелах жарились жирные козы и хорошо откормленные овцы, фейерверки взрывались в небе над островом, напоминая кое-кому о взрывах, уничтоживших их жилища, и о ракетах, горевших в небе в первые дни войны. Но никто не сосредотачивался на подобных сравнениях, всем хотелось смотреть вперед, а не назад.

В день святого Константина девушки Плаки надели свои лучшие наряды. Они пошли в церковь, вот только головы у них были заняты вовсе не святым событием. На этих красавиц не налагали слишком строгих ограничений, потому что продолжали смотреть на них как на невинных детей, и предполагалось, что они должны вести себя соответственно. Лишь позже, когда родители вдруг замечали созревшую в дочери женственность, они начинали присматривать за ней, иной раз основательно запоздав. К этому времени многие из девушек успели украдкой поцеловаться с деревенскими парнями и назначить им тайные свидания в оливковых рощах.

Хотя ни Мария, ни Фотини пока что ни с кем не целовались, Анна уже научилась отлично флиртовать. Она чувствовала себя счастливой, как никогда, находясь в компании молодых людей. Девушка встряхивала роскошной гривой волос и одаряла всех сияющей улыбкой, зная, что поклонники взгляда отвести от нее не могут. Она была как кошка, пригревшаяся на солнышке.

– Сегодня вечером будет нечто особенное, – заявила как-то Анна. – Я просто чувствую это!

– Почему? – спросила Фотини.

– Почти все парни уже вернулись домой, вот почему! – ответила Анна.

В деревне было несколько десятков юношей, которые в начале оккупации мальчишками уходили бороться с врагом. Теперь некоторые из них присоединились к коммунистам и решили продолжать борьбу с силами правого крыла, набиравшего силу в материковой Греции, создавая новые проблемы в стране и учиняя кровопролития.

Брат Фотини Антонис был одним из тех, кто вернулся в Плаку. Симпатизируя левым идеям и новой кампании на материке, он все же после четырех лет отсутствия рад был вернуться домой. Он ведь боролся за Крит и здесь хотел остаться. За время отсутствия Антонис вырос, стал крепким, жилистым и совсем не походил на того истощенного парнишку, который после первых месяцев войны пробирался в деревню, чтобы повидать родных. Он отрастил теперь не только усы, но и бороду, что добавляло лет пять к его двадцати трем. Антонис жил на диете, состоявшей из горных трав, змей и диких зверей, каких удавалось поймать, выносил и крайнюю жару, и крайний холод, воспитавших в нем волю.

Именно к романтической фигуре Антониса устремилось в тот вечер сердце Анны. Она, конечно, была в этом не одинока, но не сомневалась в том, что получит от него хотя бы поцелуй. Антонис был высок, строен, еще до начала танцев Анна постаралась, чтобы он ее заметил. А если бы такого не случилось, он оказался бы единственным мужчиной в деревне, умудрившимся не обратить внимания на Анну. Все и всегда сразу замечали ее присутствие, и не только потому, что она была на полголовы выше других девушек, но и потому, что волосы у нее были длиннее, кудрявее и блестели сильнее, чем у других; даже когда она заплетала их в косы, они достигали бедер. Белки ее огромных овальных глаз были такими же яркими, как ослепительные хлопчатобумажные блузки, какие носили все девушки. А жемчужные зубы сверкали, когда Анна смеялась и болтала с подружками, прекрасно сознавая, что ее красота привлекает взгляды всех молодых людей, стоявших на площади в ожидании момента, когда музыка возвестит о начале праздника. Другие девушки бледнели в ее тени.