Остров

Александрос и Андреас вернулись с плато Лассити, где проводили инспекцию своих земель, и хотя двоюродные братья виделись регулярно, обсуждая дела поместья, они обнялись, как давно не видевшиеся друзья. Наполнились бокалы, мужчины сели.

Мария заметила некоторое напряжение, но не стала заострять на нем внимание. Анна как будто с удовольствием вела беседу, но Мария заметила, что слова Анны обращены в основном к Маноли, а не к ней. Возможно, дело было в том, как именно они сидели. Маноли находился прямо напротив Анны, а Андреас и Мария устроились на длинной мягкой скамье, между ними сидела Элефтерия.

Маноли успел уже забыть силу своего влечения к Анне. В ней было нечто искристое, игривое, и Маноли сразу вспомнил те послеобеденные часы с чем-то похожим на тоску. Хотя теперь он был официально обручен, прежний дерзкий Маноли все еще таился где-то под самой поверхностью.

Элефтерия прекрасно видела, как в один миг изменилась Анна. Она ведь так часто бывала надутой и неразговорчивой, но этим вечером оживилась, щеки ее горели, и даже в вечернем неярком свете Элефтерия могла оценить всю ширину ее улыбки. И то, как Анна одобряла все сказанное Маноли, выглядело почти раболепием.

Маноли же, как всегда, сразу завладел разговором. Он постоянно упоминал о Марии как о своей прекрасной невесте, но Анна старалась не злиться, решив, что Маноли это делает нарочно. Анна думала, что Маноли продолжает ее дразнить, все так же играет с ней, как делал много месяцев назад, и дает понять, что вовсе не забыл об их флирте. То, как он сейчас смотрел на нее, наклоняясь вперед, говоря с ней так, словно они были одни в гостиной, выглядело слишком многозначительно. А если бы они действительно оказались одни… Минуты, проведенные в обществе Маноли, были для Анны и раем, и адом.

Говорили в основном о предстоящей свадьбе. Где состоится венчание, кого следует пригласить, говорили также и о роли кумбароса, предназначенной для Андреаса. К тому времени, когда Мария и Маноли собрались уходить, уже почти стемнело. Их глаза успели привыкнуть к сумеркам, и Элефтерия только теперь включила одну из неярких настольных ламп, чтобы можно было пройти через гостиную, не цепляясь за ковры и не натыкаясь на углы столиков.

– И вот еще что, Анна, – сказала Мария, полная решимости не покидать этот дом, не выполнив свою главную миссию. – Ты не могла бы в ближайшее время навестить отца? Я понимаю, ты занята, но думаю, он был бы очень этому рад.

– Да-да, я приеду, – ответила Анна с непривычным уважением по отношению к младшей сестре. – Я была уж слишком нерадива. Нехорошо с моей стороны. В ближайшие недели обязательно побываю в Плаке. Как насчет третьей среды сентября? Подойдет?

Этот небрежный, как бы случайно брошенный вопрос был полон скрытого ехидства. Анна прекрасно знала, что среда в сентябре для Марии ничуть не отличается от среды в апреле, июне или августе или, если уж на то пошло, от понедельника или вторника. Мария все шесть дней в неделю занималась одними и теми же домашними делами, и только воскресенье было днем отдыха, так что для нее не имело никакого значения, когда именно приедет Анна.

Мария ожидала, что Анна соберется в Плаку скорее, но ответила с безупречной вежливостью:

– Конечно, это было бы замечательно! Я скажу отцу. Он будет ждать тебя с нетерпением. Обычно он привозит доктора Лапакиса со Спиналонги к пяти часам.

«Черт ее дернул упомянуть этот остров!» – тут же подумала Анна. Ведь последние пять лет все они изо всех сил старались, чтобы настоящий смысл их связи с колонией прокаженных ни в коем случае не стал известен семейству Вандулакис. Теперь и в интересах самой Марии помалкивать о прошлом. Почему бы не забыть об этом навсегда? Все и так знали, что Гиоргис доставляет припасы на Спиналонгу и возит туда доктора. Зачем же постоянно упоминать об этом?

После прощальных объятий Маноли и Мария наконец-то поехали домой. И хотя Анна иной раз выглядела резковатой, Марии показалось, что лед, возможно, начал понемногу таять. Мария не судила сестру слишком строго и старалась сдерживать свое недовольство, но она ведь не была святой.

– Анне давно пора побывать в Плаке, – сказала она Маноли. – К тому же, если отец останется там один, Анне придется навещать его гораздо чаще.

– Очень удивлюсь, если она станет это делать, – откликнулся Маноли. – Анна сама себе закон и правила. Она не любит, когда все идет не так, как ей хочется.

Такое понимание натуры Анны озадачило Марию. Маноли говорил о ее сестре как человек, хорошо ее знавший. Анна, конечно, не представляла собой слишком сложную личность, и все же Мария удивилась точности наблюдения Маноли.