Один за другим они начали подпевать. Первым Ральф, моя правая рука. Потом Себ — стоя, словно пел государственный гимн, и Гил, само собой, последовал его примеру. Вскоре присоединились Джун и Миранда. Оппозиции не оказалось в наличии. Все пели громко, весело, знакомая песня казалась утешением, приветом из дома, уголком Англии на чужом берегу. Это напоминало старые фильмы, где застегнутые на все пуговицы английские колонисты (в тропических шлемах) поют рождественские псалмы в котлах у каннибалов.
Одна лишь Флора не пела. Я следил за ней из-под полуопущенных век. С ней я решил разобраться позже. Рано или поздно она мне споет — когда есть захочет. Пока я был слишком занят — наслаждался этой минутой — и не хотел отвлекаться, планируя месть. Слова гимна звучали в моих ушах слаще меда. Внезапно песнь чемпионов обрела смысл. Раньше я слушал ее с позиции вечного проигравшего, изгоя, который смотрит со стороны на чужой праздник. Но когда ты сам — победитель, это ужас до чего приятно. Теперь я попал в избранный клуб, и не просто рядовым членом — председателем. Впервые за свою чертову жизнь я — в эпицентре всеобщей хвалы.
Я выложил зеленый кокос перед костром, словно на алтарь, а рядом — мой посох, священное оружие. Подготовил кульминационный момент. Я заранее провел вокруг, ближе к верхушке, надрез одним из наших самодельных ножей, чтобы в тот миг, когда я нанесу завершающий удар посохом, верхушка вместе со стеблем отделилась вчистую. Но это чуть позже. Сначала — веселье. Ральф обошел всех и раздал листья-ракеты, каждому по листочку. В этот день — только в этот — в вечеринке участвовали все.
— Есть тут Четверть? — провозгласил Ральф.
И все (кроме Флоры) откликнулись:
— Линкольн — Четверть.
— Кто здесь чемпион? — во всю глотку проорал Ральф.
И в ответ:
— Линкольн — чемпион.
Меня подхватили, понесли вокруг огня. Держали высоко, на уровне плеч, выше вращались звезды, внизу горел огонь. Я это заслужил. Я не какой-то дурацкий двор обежал — я спас их души, всех до одного спас своим умом и находчивостью. Они все обязаны мне жизнью — буквально. И я впивал хвалу и поклонение, и это был лучший миг моей жизни.
Потом меня опустили на землю, потом все страньше и страньше: все обнимались, в какой-то момент я даже стукнулся скулой о скулу Себа. Все пустились плясать вокруг костра и вопить, словно дикари. Выкрикивали мое имя и подпрыгивали.
Отчасти для них это было забавой, поводом подвигаться и покричать, но мне понравилось, ведь в средоточье веселья был я сам и все время выкликали мое имя, мое личное имя, так, как я никогда его не слышал — словно с трибун: «Линкольн», хлоп-хлоп-хлоп, «Линкольн», хлоп-хлоп-хлоп. Офигенно. Песня становилась все громче, парни принялись скакать через костер, девочки стали изображать такой секси-танец, по-настоящему соблазнительный. Флора виляла бедрами из стороны в сторону, закрыв глаза, покачивая головой в такт, метались распущенные волосы. Выглядела она потрясающе, и я твердо решил: она явится прислуживать мне за ужином, как обе другие. Миранда и Джун танцевали вдвоем и в какой-то момент, клянусь, чуть не поцеловались, и я прикинул: по моему приказу они бы это сделали. Я бы мог вечно смотреть на танец, но мне требовалась кульминация, высший момент моего торжества. Посреди шума и гама я вознес свой посох над головой, точно древний король. Зеленый шар лежал подо мной, недвижный, уже побежденный. Жертвоприношение готово.