Остров

Могил организмы. Деревья в сообществе. Молчание. Тропа. Не в никуда — до часовни. Необитаемая. Искрошена поверхность. Грань, благодаря которой это — предмет, не пускает внутрь. Что там? Ведь никого? Да? Веришь? Есть же кто-то. И — вокруг. Неуловимость. Невидимость. Если бы не это! Но и не так, разве утешение? Растяжение времени. Ожидание. И — только. — Умереть? — Так, умереть? — Да, умереть. — Умереть? — Да, умереть. — Умереть? — Да, у-ме-реть... — Так, умереть? — Да, умереть. — Так, умереть? — Да, у-ме-реть...

Не прислоняться. Е-И-Л-Н-О-П-Р-С-Т-Ь-Я. Я-Ь-Т-С-Р-П-О-Н-Л-И-Е. Е-И-Л-Н-О-П-Р-С-Т-Ь-Я. Не прислоняться. Раз, два, три — раз, два. Три, девять, одиннадцать — двадцать три... Дверь — железо. Лампа — стекло. Рама — дерево... Сапоги — черные. Пальто — фиолетовое. Воротник — мех. Осенняя слякоть. Лисица? Какая разница. Платок белый. Шерсть? Шашечками. Вафля. Хруст. Вкус. Запах. Чай. Окно — ночь... Лицо. Глаза. Нос. Вместе лечь... А пальто? А сапоги? На сапогах, спереди, внизу — стерто. Что это? Как? Подошвы. Да, подошвы. Подошва. А-В-Д-О-П-Ш. Раз, два — раз, два, три. Три — шесть, десять... Они — стерты... Видит. Не смотрю. А мужик? Что уставился? И глядит как. Вроде и мимо. А куда, если мимо? Отражение. Лица. Как во сне, как в прошлом. Стебли кабеля сквозь них. Несутся. А лица — на месте. Плечи. Дыхание. Живу, живу! День, и что-то будет. Или — нет? Жизнь в городе. Мечты семилетнего, где они? А позже? А сейчас? Посмотри на себя. Глаза. Сразу — глаза. Глаза — в глаза. Волосы. Губы. Над ними — усы. Усики. А без них? Возраст. Молодость. Музыка. Кто-то. Желание... Ступеньки. Мрамор. Лица. Шуба. Какая шуба! Мех. Север. Мне бы. Да ну... Проход. Плечом задеть. Вперед. В сторону. Она! Здесь?! Как успела?! Не может быть. Спина. Локти. Э-эй! Оглянись! Я — тут. Пальто, платок, сапоги — все святое уже. В тебе — Бог. Люблю тебя... Опять расстаться? И не встретить. Может быть, когда-то, в метро или где-то, а очевидно — никогда... Платформа. Край. Фары в черноте. Серебряной. Лицо! Дай увидеть и запомнить. Кого запоминал — забыл. И ты пройдешь. А вдруг всю жизнь вместе? Люблю тебя, люблю! Нет. Я — ты... Поезд. Вагон. Двери. Эти... Ты — в тебе. Через стекло — ты... Не забуду. Рука. Целую уже, целую! Смотришь! Видишь! Да, это — я! Сам понимаю, что сейчас простимся. Безмолвно... Стук. Шипение. Дверь. Стекло. Там — я... Не прислоняться Е И-Л-Н-О-П-Р-С-Т-Ь-Я. Я-Ь-Т-С-Р-П — все! Никогда! Не ждать. Не помнить. Сегодня — смерть! Врешь, опять врешь... Она — выходит. Ты — здесь. Ну, выскочи, догони, как мечтал раньше, как ждешь ее — глаза в глаза, руками — руки — ты! Голос. Магнитофон. Дом. Покупки. Очередь. Диван. Свет. Ночь.

Размазана пунцовость давленых вишен. Упала огромная бабочка, уперев таинственный орнамент крыла в горизонт. Раскалывает лед памяти крик чайки, видимой темным контуром. Словно ладошками маленькими — звук от крыльев — кто это? Крупчатый мех всасывает ноги. Волна сворачивается, не достигая шевелящихся пальцев. Украдкой, словно невзначай, прикасается ветер. Желание раствориться в обозримом. Тело — на берегу. Душа — одно сознание себя. Я — ничто. Нет чувств. Движение.

1980

ХУДОЖНИК

Полиэтиленовым мешком с яблоками был обозначен переход от ничего к работе. Он ест сушеные фрукты, съест их — и начнет. Начнет ли? Но ведь что-то уже сделано и довольно много, хотя все это как-то так, точно начало, да и не начало, пожалуй, а подготовка к тому, чтобы начать.

Съест — и — начнет.

Большинство яблочных обрезков, превращенных в засохшие лепестки, имели на кожуре какие-то свои лишаи и язвы, причем все куски попадались именно с кожурой и только два, совершенно не стеснявшихся своего вида, огрызка. «Где же мякоть?» — подумалось ему, а еще пришло в голову то, что также и люди, подобные этим, казалось бы, несъедобным яблочкам, находят свое место в жизни, обретая совершенно безжизненную форму.