Остров

Наставник не в силах решить вопрос в чью-либо пользу. «Так что вы хотите? » — периодически дублирует он как бы для ритма. Несколько странный, он не оправдывает надежд руководства на условную исполнительность во вверенном подразделении и «не удерживается». Однако против того, чтобы его абсолютно устранить, руководство удерживают знания Львенка о неофициальной биографии многих ветеранов, вплоть до Кормящего.

Теплоход. Первое ау.

Теперь необходимо дать старт ракетам-докладным по державе-должности Атамана. Податель первой — Санта-Клаус. На его опусе подписи сменщиков, экипажа ошвартованного у нашего борта теплохода, — коллеги и моя. Второй — команда теплохода-свидетеля, третий — я.

14 марта. Кабинет главного инженера. Поиск правды.

Наше вторжение прерывает приятельский дуэт Атамана с двойником Льва Лещенко. После представления новому лицу нам предлагается сесть. Санта-Клаус располагается около распаренной Эгерии: она, чувствуется, здесь давно, очевидно, до появления инспектора, и приняла фирменную порцию угроз из меню Панча. Я устраиваюсь напротив главного инженера. На стульях у окна — Дитя, Атаман и Полип. Дубль Лещенко задает всем вопросы на тему травмы. Участвующим в игре предлагается составить объяснительные записки.

Атаман не выдерживает напряжения и вопиет о продолжении диспута в прокуратуре — от него не разило спиртным, как я обозначил в докладной о проверке на заре. Мудрый Панч осаживает неуместную рьяность.

У них, конечно, затаены резервы. Завершив клистиры объяснительных, мы вроде бы чего-то ждем. Пауза расшифровывается в приемной. Покидая кабинет, процессия обнаруживает отдавшегося Морфею Подымите Мне Веки. Атаман трясет рабочего вместе с диваном. Из носоглотки авангарда исторгается слизь. «А где второй?» — начальник клацает в замшелую раковину. «Вторую неделю не показывается», — доверительно распыляет выделения запасной игрок. «Чтобы я тебя с этого дня в управе не видел!» Я свидетельствую резюме, получая из рук Кормящего обращение ко мне с перечнем мер, усмиряющих ретивость Атамана. Аналогичный свиток вручен Санта-Клаусу.

17 марта. Участок. Икс минус два.

Кумтыква и Портвейн сообщают мне о том, что Панч вымогал у них докладные, удостоверяющие, что они видели, будто в день травмы, направляясь к причалу, я хромал. «Три часа домогался, — вздыхает Портвейн. — Грозился из капитанов разжаловать». — «Нашел кого просить. Я ему столько сделал, что он до гробовой доски за то не расквитается: консервы, бензин, резину. — Тортилла хмелеет от криминального перечня. — А денег сколько передал: за внеурочные, матпомощь?! А когда я к нему пришел, он что сказал: «Я в эти игры не играю». Так вот, теперь и я не играю. А тронуть — пусть попробует: я дорогу в прокуратуру знаю». Вахтенный по бытовке, в прошлом директор пивбара, осевший после осечки на замутненное дно предприятия реабилитации гидросферы, замеряет сквозь диоптрии эффект риторики: «А ты мне ничего худого не причинил, и мне тебя топтать не за что...»

18 марта. Кабинет главного инженера. Дуэль.

— Первое, о чем я хочу тебя спросить: что ты хочешь? — Сказать, что мое теперешнее желание — подольше посидеть в твоем кабинете, значит выдать план. Нет, я буду рваться отсюда, а тебе придется меня удерживать.

— Любого положительного решения моего вопроса. — Он убежден, что моя цель — сороковник за травму. Это кстати, хотя с его хитростью он может почуять и глобальную цель.

— Если ты собираешься увольняться, то можешь добиваться положительного исхода. Только учти, что тебе окажется очень трудно устроиться на работу с клеймом жалобщика и вымогателя. Особенно если ты решил связать свою жизнь с флотом. — Что же, после выведывания намерений имеет смысл взять на испуг. Ему невдомек, что я могу хоть сейчас сделать харакири, если действительно пойму, что мне — ПОРА, так что при чем тут увольнение, флот, какой вы, однако, мелкокалиберный!

— Я не собираюсь увольняться. После окончания училища я намерен дипломироваться на капитана-механика. — Пусть усомнится в моем здравомыслии.

— Дипломироваться?! Да неужели ты не понимаешь, что станешь вечным мотористом?! И ни я, и никто тебе не сможет помочь. Ты сам выносишь себе приговор своей настырностью. Если ты останешься у нас после получения акта о производственной травме, благодаря чему наши работники лишатся возможности участвовать в социалистическом соревновании, получении тринадцатой зарплаты, возможности суточной работы и многом другом, то как ты им будешь смотреть в глаза? Я не хочу тебя пугать, но у нас четыреста человек плавсостава, многие семейные: ты не думаешь о последствиях? — Демонстрация орудий пыток и умерщвления. Панч, который заочно увольнял неугодных работников, расходует время на словесность.