Остров

— Эх, не догадался допросить этого, — бормотал на ходу Демьяныч. — О чем, о чем… Главное, когда они уйдут совсем, эти черные… Ладно, скоро сами увидим.

Идущие мизантропы вытянулись в вереницу. Про раненого черного не говорили, будто сразу забыли про него. Только Пенелоп непонятно высказался:

— Всех жалко. Пока эти все не успели тебе пакостей понаделать. Да и после жалко.

— Лучше не убивать, — произнес Чукигек. — Теперь больше никогда никого убивать не буду. Завязал.

— Что убийство, — как будто с неохотой сказал Демьяныч. — Для бога наши грехи может смешные совсем. Будто ребенок игрушку сломал.

— Да, у бога такого добра, как мы, полно.

— А мы вот выжили, — заговорил Мамонт. — Не ожидал от нас. Будто камень с души… Только сейчас почувствовал.

"Какой тяжелый, оказывается, камень был."

— Да. Впереди жизнь забрезжила.

— Говорят, здесь американская база будет, военно-морская.

— Теперь здесь стариться буду, — заговорил Демьяныч. — Хорошо здесь стариться, нестрашно.

— А вот я в ИзраИль бы с удовольствием уехал, — высказался Кент. — Только там евреи, и еще хуже — арабы. Или поехать? Имя-фамилию сменить?.. Карлсон, который живет в ИзраИле, — задумчиво произнес он.

— А покойный Белоу все хотел в Рио-де-Жанейро и в белых штанах.

— Тут, глядишь, где-нибудь в Африке окажешься и вообще без штанов.

Ручей, разливаясь, постепенно становился узким еще заливом. Под спокойной, прозрачной, как зеленоватое стекло, водой лежал чистый белый песок. Сейчас он увидит море. Оказывается, он столько времени не подходил к морю и вот теперь приобрел право на это.

— Теперь ходим, выпрямившись, — сказал Мамонт. — Выпрямились, наконец… Я говорю, по морю соскучился.

"Догадались же чем заняться. Воевать. Вот дураки-то."

— …Ты молодой, не понимаешь, — о чем-то говорил Кент, похоже Чукигеку. — Вот говорят, город мечты. Я во многих городах побывал. И везде одно и тоже в глаза бросается — быт. Смотришь, везде все бегают, собственным существованием занятые. Каждый город, оказывается для быта, для жизнедеятельности. Вот думаю, единственное исключение, наверное, — Венеция. Только на Венецию надеюсь. Однако, интересовался я, там жить дорого. Город маленький и в величину не растет. В общем, тебя не пустят…

— А вот возьму да побываю там… Когда-нибудь, — слышался Чукигек. — Хоть бы посмотреть. Что за город такой, где жизнедеятельности нет…

Впереди замаячил Козюльский, длинный и сутулый, издалека в своей плоской кепке похожий на кривой гвоздь. Стало заметно, что из обрывков сетей, собранных ими по всему острову, он соорудил длинную запруду и теперь терпеливо ждал их.

— Вот я иногда думаю, — зачем-то заговорил Мамонт, — если бы мне довелось жить тыщу лет или там пятьсот, тяжело бы среди людей пришлось. Люди меняются, как в кино, а ты все прежний, древний, для других непонятный, чужой совсем. Так я бы тогда к морю пошел жить. Море, оно всегда одинаковое, и для всех всегда свое, будто родина. В крайнем случае в плаванье можно пойти от такой жизни дурацкой. Плаванье оно тоже во все времена одно, одинаковое. Я когда службу во флоте на авианосце проходил, часто об этом думал. На палубу не выпускали, даже в иллюминатор не разрешали глядеть. Сидишь, сидишь в кубрике, как в тюрьме. Тараканы кругом кишат, носками воняет, кругом одни и те же рожи прыщавые: романтика, бля. Работа и трюм. Как во времена Магеллана или викингов каких-нибудь.

Козюльский встречал их, сидя на песке, возле своей запруды.

— Ну что, рыба пришла? — почему-то вспомнил Чукигек.

— Какая еще рыба? Рыба умнее вас оказалась, — с неудовольствием ответил Козюльский. — Американы приходили. Капитан с Цукерманом и переводчик еще. Давно вас ждут.

— Что им надо теперь на нашем острове? — пробурчал Демьяныч.

— Там они, на берегу сидят. Да вон гляди, под грибом, — Козюльский поднялся. — Ладно, не стойте, начальство ждет.

— Что за токовище опять устраивает? — недовольно твердил Демьяныч. — Глист в обмотках.

— Может в Америку сейчас позовет? — бодро высказался Чукигек.

— Ага, прямо на электростул, — отозвался Кент.

— Или опять медали будет раздавать?

— Пусть раздает, наказ выполнен.

— Хоть в Америке настанет, наконец, и для нас нормальная жизнь, — опять твердил Чукигек.

— Все может быть. И в Америке жить можно, в мире чистогана. Не очень хорошо, но можно. Если особо не задумываться над смыслом жизни.

Мамонт почему-то вспомнил, что именно здесь, на этой тропинке, он видел мизантропов — это, когда те впервые ночевали на острове и варили раков там внизу, у берега. Сейчас из-под грибка, стоящего на этом месте, вышел кто-то низенький, незнакомый и большеголовый, смотрел в их сторону.

— А это что за мухомор? — недовольно спросил Демьяныч.

— Кореец какой-то, не из местных, — отозвался зоркий Кент. — Похоже, немного переводчик.

— Квадратный башка, как краб, — ухмыльнулся Тамайа.