Остров

Черные били прикладами и саперными лопатками, отнятыми у корейцев копьями и вилами. Те, появившимися у них, автоматами и обломками автоматов. Перед Мамонтом появился, отделившийся от остальных, черный. Он один здесь стоял неподвижно, растерянно поводя в стороны опущенным стволом. Заморозив что-то в голове, Мамонт будто в учебное чучело, ткнул его штыком, ощутив мягкий живот. И этот почему-то не умер, упал на колени, намертво вцепившись в ствол винтовки. Мамонт еще долго бессмысленно дергал ее, пытаясь освободить, пока его не оглушил кто-то сзади мощным ударом палки по голове — ,кажется, даже свой, кореец. И сразу налетевший черный с остекленевшими, будто не видящими ничего, глазами с разбега врезался саперной лопаткой в грудь. От острой боли перехватило дыхание. Так, что показалось, что все, он умер. Но нет, оказалось, еще жив.

После этого Мамонт уже перестал что-то понимать. Кажется, он махал винтовкой, бил куда-то штыком и прикладом, но тело будто исчезло, сознание затянуло туманом, иногда освещаемым вспышками новой боли.

"…Опять подсуживает нам бог. Или Великий Дух, как Тамайа говорит", — Мамонт смотрел сверху на недавнее поле боя.

— Похоже, боги наверху уважают нас за что-то. Мы там на особом учете, опять все уцелели, — сказал кто-то.

В последнее время мысли Мамонта все чаще совпадали с мыслями мизантропов.

"Странно, когда от кого-то другого слышишь точно те слова, которые ожидаешь. Будто нажал на кнопку и вот, выскакивает готовое."

— Потому и уцелели, что дали отпор, — заговорил Пенелоп.

Считалось, что Чукигек находится в карауле, тут, на вершине, недавно захваченной ими, горы. Сегодня здесь собрались мизантропы, почти все. Стоящий на краю Чукигек ногой сгребал и сталкивал вниз пулеметные гильзы. Гильзы эти, большие, как стограммовые стопки, усыпали здесь все, весь маленький плоский пятачок голого камня, тесный от собравшихся людей, с уже заржавевшим пулеметом посредине. Трава внизу казалась совсем редкой: так, кое-где натыканной среди камней; сквозь землю просвечивали плоские треснувшие валуны. Такой маленький сверху участок земли. Практически один большой, плоский и наклоненный к морю, камень.

"Кто-то отсюда смотрел как я лежал. Вон там. Как бежал…" Тогда, отчаявшись одолеть друг друга, враги расползлись в разные стороны.

— Семь-восемь подъездов, — пробормотал что-то непонятное Чукигек. — Я говорю, до них подъездов восемь было. Это я расстояние так прикидываю: городской дом представляю. А казалось, далеко так.

Мамонт старался не смотреть на него. Голова и половина лица Чукигека была перевязана, оставшаяся часть почернела от ушибов. Ранены были все, кто больше, кто меньше. Почему-то считалось, что Мамонт пострадал меньше всех, и это злило. Ныла рана в груди. На груди? Он осторожно ощупал свежую выбоину в грудной кости, ощущавшуюся даже под повязкой. Кроме этого было еще много более-менее мелких порезов.

— Тяжело в лечении — легко в раю, — твердили рядом. Мизантропы старались держаться подальше от обрыва и от этого будто жались друг к другу.

— Ты, Демьяныч, мог бы вперед и не лезть. Вон последних зубов лишили.

— Ну и хрен с ними. Я в Красном Кресте другие поставил. — Демьяныч оскалил новые железные зубы. — Мы и такими кусаться можем.

— Я тоже как дал одному в челюсть, — твердил Пенелоп. — Одним ударом половину зубов вылущил. — Он разматывал заскорузлую повязку; обнажилась грубая глубокая борозда в мясистой руке. — Гранатным осколком порвало, — пояснил он. — Ничего, им от меня куда хуже досталось. В следующий раз надо будет лом захватить.

— Мы убивать плохие люди, — заговорил Тамайа. Он почему-то не перевязывал свои раны. Страшные порезы на татуированном, а сейчас еще измазанным йодом теле затягивались блестящим розовым мясом.

Сейчас канак возился с брошенным черными пулеметом, тот стоял здесь на толстом, прочно забитом в камень, железном штыре. Уверенно копался внутри, вытащил какую-то железку, попытался выпрямить в ней что-то, сначала о камень, потом даже зубами. Наконец, захлопнул крышку и сразу загудел, запел победную песнь. Мамонт уже слышал переводы подобных. Кажется, этой тоже.

"Белые люди для войны покорили много железных демонов,

Тамайа тоже покорил маленького тяжелого демона.

Сейчас я тащу его, он сидит у меня на шее."

Судя по тому как только что канак привычно и ловко возился в механизме, это выглядело кокетством или непонятной иронией по отношению к ним, белым. Мамонт сомневался, так ли уж он верит в своих богов и демонов.

Тамайа показал пальцем вниз:

— Когда другая война, здеся не было деревья. Только бетон, ангар и японцы. Потом джунгли съели все. Сейчас люди опять пришли сюда воевать.

— Давно пришли, — пробормотал Козюльский. — Только заметил?

Мамонт присел на корточки у края обрыва. Рядом с корейским поселком поднимались дымы, вокруг погребальных костров двигались люди в белом: все еще продолжали умирать раненые. Где-то далеко хлопнул выстрел, еще один. После последнего боя черные затихли, их будто вовсе не стало на острове. Иногда только слышались эти непонятные выстрелы.