Остров

Утром Гена столкнулся в коридоре с Виталием. Он прижался к стене, пропуская его, а когда тот уже удалялся, Гена настороженно повел носом, будто прислушиваясь к самому себе. Потом вошел в купе вслед за Виталием и начал сосредоточенно копаться в своих вещах.

– Кто это здесь хозяйничал, интересно? – сказал Гена фальшивым, не привыкшим врать голосом.

– За кого ты нас принимаешь! – возмутился Виталий.

– Кто-то пузырек освободил... Вот суки, одеколон вылакали... А ну, дохни! – приказал он Виталию.

Тот дохнул и откинулся назад, чтобы все видели, какой у него презрительный взгляд, как гадливо он смотрит на человека, заподозрившего его в употреблении одеколона внутрь.

– Володя, – обратился Гена к Грачеву, – когда ты ел последний раз?

– Хочешь угостить?

– Да. Колбаской.

– Я не против, – сказал Грачев, думая, что начинается обычный розыгрыш. – Пусть только она будет потолще и подлиннее.

– Виталий! – повернулся Гена. – Угости человека, видишь, как ему колбаски хочется.

– Ха-ха! – громко рассмеялся Виталий. – Может, ему и шашлык на палочке подать?

– Но ты ведь кушал сегодня колбаску? – спросил Гена, и в купе после этих слов наступила тишина.

– А что ты еще скажешь? – осторожно произнес Виталий.

Гена был сильным парнем, неожиданно сильным. Он был не очень воспитанным, но когда работаешь под землей горнорабочим очистного забоя, невоспитанность не имеет большого значения. А Гена работал под землей уже десять лет, и это кое-что значило. Вкалывать приходилось большей частью согнувшись, это портило фигуру, но что касается физической силы... Гена взял Виталия за грудь, почти без усилий захватив пятерней все его одежки, приподнял и поставил перед собой.

– Я вру? – спросил он.

– Врешь.

– А это что? – Гена показал на отдувающийся карман брюк.

– Не твое дело.

– Если это не колбаса, я сам подставлю тебе физиономию, договорились?

– Плевать я хотел на твою физиономию, – сказал Виталий и тут же пожалел об этом. Таких слов говорить не следовало.

– Ну, плевать на нее ты, положим, не будешь, но, если я ошибся, можешь пару раз приложиться к ней.

И коваными пальцами с въевшимся углем Гена взял Виталия за пояс, а второй рукой вынул из его кармана продолговатый сверток. Когда он развернул его, все увидели кусок колбасы со свежим срезом зубов.

– В уборной заперся и жрал, – пояснил Гена. – Вопросы есть? Вопросов нет.

– Стыд-то какой, господи, какой стыд! – прошептал Кравец. – Ведь тебе же бежать надо, бежать, не оглядываясь, пока не упадешь, пока не задохнешься...

– Никто никуда не побежит, – сказал Гена. – Это внутреннее дело нашего купе, и трепаться об этом не стоит. – Он завернул колбасу в бумажку и, оттянув штаны Виталия, сунул сверток обратно в карман. – Кушай на здоровье.

Виталий стоял бледный, пытаясь изобразить лицом презрительную улыбку. Но она у него никак не получалась, он продолжал кривиться нервно и опасливо.

– Дело не в колбасе, – сказал Гена. – Хрен с ней, с колбасой. Дело в том, что так не поступают. У нас за такие хохмы наказывают.

– А за что еще у вас наказывают?

– Не трепыхайся. Скажи лучше, как ты мог жрать икру, которую батя выложил? А конфеты, что старуха принесла? А корюшек сколько тебе досталось? Ну, сказал бы, что будешь жить на своем личном провианте, никто бы и слова поперек... Уважать бы тебя, конечно, не уважали, но зато и морду бить бы не стали. А так – надо.

– Дать ему под зад коленкой, да и ладно, – предложил Кравец. – Испачкаешься только.

– А мне не привыкать – под землей работаю. Рискну еще раз, в нерабочее время. Я, конечно, некрасиво поступил, у самого тошнота вот здесь, – Гена постучал кулаком по груди. – В чужой карман полез, колбасу искать начал – тошно. Но что делать? Пусть бы хоть в остальном человеком был – тоже нет...

– Заставить его съесть эту колбасу вот сейчас, при всех, – сказал Грачев.

– Думаешь, подавится?

– Может, стыдно станет.

– Особенно мне понравились его слова, когда он о наших людях говорил... Ими гордиться надо, их на руках носить надо...

– Это когда он батину икру жрал, – сказал Гена. И тут же набил Виталию морду. Вообще-то он бил его по лицу, но когда бьют по лицу, говорят, что бьют по морде. Сначала он чувствовал себя скованно, потому что тот совсем не сопротивлялся, но, озлившись, несколько раз приложился и кулаком. А после этого вышвырнул Виталия за дверь и с грохотом задвинул ее. Но через секунду дверь снова раскрылась. На пороге стоял длинный, красивый и заплаканный Виталий.