Остров

— Все прикидываю: сколько бы уже от срока отсидел, если бы сразу сдались, — произнес Кент, почему-то покосившись на Мамонта.

— Раньше сядешь — раньше выйдешь, — сакраментально высказался Пенелоп.

Гром заглушил его слова, снаружи раздался жуткий грохот, будто раскололось небо. Полыхнул сиреневый электрический свет.

Мамонт стоял у водяной стены. Снаружи что-то белело. Развешанное белье само по себе стиралось под дождем. Наверное давно отстиравшееся, оно висело уже четыре дня, его все ленились убрать.

Земля превратилось в сплошное разветвленное русло. Ее едва было видно из-за множества шевелящихся ручьев и ручейков разной толщины. Они и текли по-разному: некоторые — быстрее, некоторые — медленнее. Было дико даже подумать о том, чтобы выйти сейчас наружу из-под этого сырого навеса. Вода вспучила почву, основание леса стало холодным болотом с черным, всплывшим вверх, мусором и островками мягкой оранжевой грязи.

"Никакой враг не пройдет. Остается надеяться на это." Он ощутил как задохнется от холода, когда сделает шаг наружу и ноги в символических сандалиях сразу уйдут в холодную зыбкую грязь.

Оставалось стоять, глядя на далекое теперь, ставшее недоступным, белье. Снаружи от все заслонившего дождя и тумана стоял сумрак. Его все время озаряли молнии, будто кто-то на мгновения — пробуя- включал свет.

"Тусклый мир". Знакомое ощущение, будто в лагере, — тоска по другим, ярким, цветам.

— По радио говорили, десять лет такого муссона здесь не было, — сказал Чукигек. — Когда же, наконец, нас победят? — неожиданно добавил он.

Все промолчали.

— И дождь какой-то не такой, — прервал, наконец, общее молчание Кент. — Разве дожди такие должны быть.

— А я вот скучаю по зимам, — сказал Пенелоп. — Сейчас вспоминаю, снег он ведь не только белый. Он разноцветный бывает. Красивый.

"А я и дождь, и зиму, и вообще всякие уродства в жизни ненавижу, — мысленно возразил Мамонт. — Скоро все это прекратиться, абсурд не может продолжаться вечно. Абсурд — равновесие неустойчивое. Вот чем только прекратиться? Ясно чем, но все же любопытно, как конкретно: интересны детали близкого будущего."

— Победа — торжество негодяев, — зачем-то произнес он вслух. "Кажется, стал понимать, что это значит."

— Совсем не обязательно прав тот, кто победил, — неожиданно отозвался Демьяныч. Он с привычным автоматизмом сворачивал в самокрутку клочок конверта Яковлеву со своей эрзац-махоркой. — Победил и вроде может делать, что хочет. Имеет право. Я такое видел. Нет, не имеет. Побежденные иногда лучше победителей бывают. Вроде, выходит, им и стыдиться нечего.

— У каждого свои интересы, корысть своя, — заговорил Пенелоп. — У тех тоже внутри за свое болит. Люди не хуже нас. Только враги.

— Какие они враги, — странно высказался Демьяныч.

Этим утром, еще во сне, он ощутил, — что-то изменилось. Потом понял, что дождь кончился. Наконец-то можно было выйти- хоть куда, куда угодно. Утром в их логове особенно отчетливо, безнадежно чувствовалось где он очутился. В полумраке проступали очертания предметов. Их не надо было видеть, он знал каждый. Вещи износились и состарились за время его жизни на острове. Потерявшие значение песочные часы, последняя выжившая книга с выдранными страницами, там- висящий плащ, похожий на незнакомого человека. А это что? Мизантроповское знамя, его в последнее время использовали, чтобы снимать горячие кастрюли с примуса, им же укрывались вместо одеяла к недовольству Демьяныча.

"Как ненадежно устроена жизнь. Нам бы не отнимать ее друг у друга, а дарить, дарить, наперегонки, чтобы успеть что-то еще исправить, уложиться в отпущенный срок."

Цокали капли, падающие с крыши, с тупым звуком бились о днище ведра, будто кто-то монотонно повторял: "Ты! Ты!"

Сегодня было и незаметно, что наступило утро: серое, мглистое, с этими редкими, падающими сверху, каплями.

"Черный день все не наступает, только каждый день все темнее и темнее."

Только выйдя из их логова, Мамонт почувствовал, как там воняло. Замахи скопились, слежались за те десять дней, когда они не выходили наружу.

Опять в голову пришло, что человек более неприятен в своем физиологическом быту, чем, допустим, кошка. Совсем уже некстати он подумал, что может поэтому боялся жениться снова. — "Не потому, что мне неприятна женщина, а потому, что я сам боялся быть неприятен ей."

Он стоял за порогом их навеса. Особенно свежий сейчас ветер мягко толкал в лицо. Земля и потоки воды повсюду стали одного цвета, серовато-желтого.

Сзади возился Демьяныч. Он просыпался еще ночью, вздыхал и ворочался в темноте, не желая вставать и беспокоить других. Сейчас старик долго, не торопясь, доставал какое-то лекарство, хрустел упаковкой. Наконец, сунул таблетку в рот, сердито, как будто даже с вызовом, взглянув на Мамонта.

"И откуда взял? Вроде ты давно без таблеток обходился, жаловался, что не осталось."

Постепенно начинали шевелиться другие мизантропы: невнятно бормотали, переговаривались в глубине логова.