Остров

Приближался обеденный перерыв. Он начал кружить вокруг отелей, ресторанов. Чем дольше тянулось время, тем больше он успокаивался. Кое-как поел в снэк-баре за стойкой, заказал один за другим два кофе, чтобы согреться. Погода хмурилась. Ветер был настолько влажный, что кожа покрывалась как бы свежей вязкой пленкой. В последний раз Менги опять обошел все вокруг. На Верденской улице попал под дождь. Укрылся в «Призюник»[6] и тогда снова увидел ее. Напрасно он был начеку: с первого взгляда не узнал ее, так как все женщины были в плащах. Что-то в развинченной походке встревожило его. Он подошел к выходу. Где она?.. Добежал до перекрестка, потерял время, пока искал глазами зеленый тюрбан. Прохожие дамы, накинув на голову пластиковые капюшоны, торопливо семенили, держась ближе к стене, прячась за спины друг друга. Он остановился на самом перекрестке — его обругал какой-то водитель. Но на этот раз он был уверен, что ему не померещилось. Что-что, а тело Хильды он знал слишком хорошо. Вызывающе выступал живот. Это была она. Как собака, дергающая поводок, она рвалась навстречу хозяину. Но дождь словно смыл силуэт Хильды. Она снова исчезла. Менги чувствовал прямо-таки свинцовую усталость, чтобы продолжать преследование. Раз она здесь, значит, собирается на переправу. Значит, сядет на пароход. Почему самые элементарные мысли приходят слишком поздно? Ну конечно, они встретятся на пароходе. И уже на палубе начнется перебранка. Что подумает священник, когда увидит эту девицу с ярко накрашенными губами, с резко подведенными тушью глазами! Менги потребуется собрать все мужество. Он укрылся в маленьком бистро, куда заглядывал утром, и опрокинул еще две рюмки коньяку. В голове была какая-то каша, но одно было ясно: он не хотел. Отвергал всеми силами души. Хильда не должна ступить на землю острова. Иначе все, что он любил больше всего на свете, будет попрано, осквернено. Он подумал о своем деде, чуть было не взмолился о помощи, чуть не стал просить того, кто отдал жизнь, чтобы не пустить врага.

«Я жалкий тип, — повторял про себя Менги, — но я чист, так же чист, как и они». Тут же он стал себя проклинать как лгуна, ибо понимал, что его засасывал хмель, что опьянение растеклось внутри, как черное пятно мазута на поверхности моря. Остров был прав, что отказывался от него! Быть может, все-таки, если он сумеет помешать Хильде сесть на пароход, все вернется на круги своя. Например, он найдет свою пещеру! И с этого времени прошлое соединится наконец с настоящим, чтобы преобразить его. Надо оторвать от себя Хильду. Бросить в воду. Удостовериться, что она пойдет ко дну, как мертвый осьминог. Со стороны порта донесся длинный вой сирены.

— Если хотите успеть на пароход, надо поторопиться, — сказала официантка.

Как! Уже пора? Менги поднялся. Несмотря на неуверенность движений, его душила ярость. Он бросил монеты на стол, расслабленной походкой проследовал к двери, подставил лицо под струи дождя. Для моряка — отличная погодка! Все Менги моряки! Булыжники мостовой качались под ногами, как палуба корабля. В добрый час! Отдать паруса! Полный ход! Женщин на борт не брать!..

Еще раз провыла сирена. «Иду, иду, — сказал Менги. — Пусть не прячется, от меня не уйдет». Он почти твердо прошел по мосткам, осмотрелся. Никого! Можно подумать, что он единственный пассажир. Каюта пуста. На палубе, как всегда, — тюки, ящики. Последний вой сирены раздался так близко от него, что он оступился, ухватился за лебедку. «Хильда!.. Где ты там?..» Крик так и не сорвался с губ, но оглушил его изнутри. Он уцепился за человека, выдававшего билеты.

— Где она?.. Женщина в белом… Вы ведь знаете… Хильда!.. Где она?

— Эх, старина! Ишь, тебя разобрало!.. Не стой здесь. Сейчас начнется качка.

Он помог Менги спуститься в каюту. Первый же удар волны выбил на носу фонтан пены. Менги прилепился к оконцу. Неслась водяная пыль, клубились диковинные вихри, похожие на белые силуэты. Может, это и есть Хильда? Кружилась вокруг него. Она ведь на все способна. Ему становилось все хуже и хуже, он долго мучился с дверью, желая выйти на палубу, чтоб полегчало. Худшее осталось позади. Возвращалась ясность мысли. Раз Хильда не села на корабль, значит, он ошибся. Плод воображения. Хильда осталась в Гамбурге. Он уже ничего не значил для нее. Ну не будет же он из-за этого плакать! Плевать он хотел на свою любовь! Он растянулся на скамейке и, несмотря на сильную качку, которая грозила в любую минуту сбросить его на пол, в конце концов уснул. Время от времени просыпался… Никто меня не любит… Никто… Что я такого сделал?.. Его растолкала чья-то рука.

— Ну что, матрос… Приехали.

Он вновь оказался на палубе, оглушенный, растерянный, в растрепанных чувствах. Полная белая луна освещала порт, в ее свете поблескивала статуя деда.

* * *