Остров бесконечной любви

Амалия попробовала встать, но с каждой секундой она чувствовала себя все слабее. Уже теряя сознание, она поняла, отчего Ла Лупе так нравится людям.

Роса помешала рыбный бульон, бросила щепотку соли и попробовала. В былые времена она приправила бы это блюдо ломтиками имбиря, устричным соусом и зеленью, и аромат поднялся бы к небесам, как аромат супов, которые когда-то готовила ее кормилица. Роса перелила часть бульона в судок и вышла на улицу.

С тех пор как умер Сиу Мэнд, ей разонравилось готовить, а уж тем более теперь, когда она не могла дать волю вдохновению: в такие моменты несколько жареных семечек кунжута или струйка сладкого соуса определяют разницу между обыкновенной стряпней и блюдом, достойным богов. Несмотря на все это, Роса каждый вечер кое-что готовила и носила еду доктору Лорето, отцу Бертики и Луиса, бывших однокашников ее сына.

Врач проживал теперь неподалеку, а семья его уехала в Калифорнию. Правительство без всяких объяснений отказало доктору в выезде, но он подозревал, что тут не обошлось без личного вмешательства: один из партизанских командиров, едва спустившись с гор, захотел поразвлечься с его женой. Чета на протяжении многих лет жила в атмосфере травли, пока Ирене не умерла от рака. Доктор успел уже забыть про эти события, но однажды вновь встретился с тем человеком лицом к лицу, когда пришел за разрешением на выезд. Дети не хотели оставлять отца одного, но он настоял, чтобы ехали без него. Теперь Лорето казался тенью того напыщенного доктора, который так любил выпить рюмочку кальвадоса после обильного ужина в «Красном драконе». Ему запретили работать на основании того, что он контрреволюционер-гусано, поскольку пожелал уехать в поисках буржуазной роскоши, – и теперь одежда висела на его теле, как мокрые тряпки.

Роса застала доктора на пороге его жилища и с тоской вспомнила фигуру мамби, который тоже любил посидеть на пороге в ожидании Тигренка, всегда готового послушать очередную историю о временах, когда мужчины доблестно сражались, чтобы сделать мир более справедливым… Теперь старик умер, а Тигренок томится в тюрьме.

Двадцать лет. Вот каков был приговор трибунала за связь с группировкой, организующей антиправительственный саботаж. Ей столько не прожить. Росу утешала только мысль, что есть еще Амалия. Приятно было знать, что в сердце сына она занимает второе место, уступая этой женщине, которая смотрит на мир его глазами.

Роса поздоровалась с доктором и протянула ему ужин. Лорето выглядел древним стариком; дрожание рук и алчность, с которой он поглощал суп, усиливали впечатление дряхлости. На запах прибежал уличный пес, но доктор пинком отогнал его прочь.

Роса отвела глаза, не в силах выносить этого зрелища. Что же ожидает ее, одинокую, почти без средств к существованию, кроме мизерной пенсии?

Женщина вернулась домой, закрыла дверь и погасила единственную лампочку на кухне, но темно не стало. В углу, в полумраке, стояла ее мать, прекрасная Лингао-фа с миндалевидными глазами и шелковой кожей.

– Куй-фа. – Покойница протянула к ней руки.

– Ма, – ответила она на языке своего детства и обняла красавицу.

– Я пришла составить тебя компанию, – по-китайски прошептала Лингао-фа, и слова эти прозвучали сладкой музыкой.

– Знаю. Я чувствую себя такой одинокой.

В объятиях призрака Роса ловила аромат детства – материнский запах напоминал ей сразу о многом. Потом старушка разомкнула руки и пошла к себе в комнату. На пороге она обернулась:

– Ты останешься со мной?

– Навсегда.

Роса встала на кровать, которую раньше делила с Сиу Мэндом, и подхватила конец веревки, которую заранее укрепила на самой высокой балке. Скоро она встретится с мужем, с дядюшкой Вэном, с мамби Юаном, с Мэй Лэй… И станет жить вместе с ними, говорить на родном языке и питаться лунными пирожками. Ей было жаль только доктора Лорето, такого худого и такого усталого, – он никогда больше не получит свою вечернюю тарелку супа.

Амалия взглянула на идущую рядом дочь с букетиком цветов. В этот День всех усопших они исполнят желание человека, уже семь лет сидящего в тюрьме. Они могли бы пойти на кладбище, но на последнем свидании Пабло просил отнести цветы к памятнику китайским мамби. Он считал, что это самое подходящее место, чтобы почтить его семью. Прадедушка Юан открывал список его мятежных предков. Его дело продолжил отец, Сиу Мэнд, который до самой смерти требовал вернуть то, что у него отобрали. И мать, Куй-фа, отказавшаяся от жизни в невыносимой тоске, заслуживала таких же почестей.

Ветер, сметавший листья и лепестки, принес с собой и знакомую музыку – детскую песенку, которой Амалия не слышала много лет:

Китаец упал в колодец,
В кишках у него вода.
Арре, поте-поте-поте,
Арре, поте-поте-па.
В кафе китаянка сидела,
Чуть не упала со стула,
Чулки наизнанку надела,
Два левых ботинка обула.
Арре, поте-поте-поте,
Арре, поте-поте-па…