Остров Бога

У подножия Елеонской горы лежит Гефсиманский сад. Там у меня шляпу унесло за ограду, прямо под древние оливы. Старый францисканец отец Готье погрозил мне пальцем и отомкнул калитку. Пахло сыростью и я медленно, проявляя максимум уважения к месту, пошёл по тропинке. Чем дальше я уходил от входа, тем глуше до меня доносились посторонние звуки. Я шёл через вату. Всё, что находилось за оградой, стало расплывчатым, потеряло чёткость и только шёпот листвы и тени бродили по саду вместе со мной. Подобрав свой неудачливый головной убор, я также неспешно направился к выходу, где стоял древний улыбающийся монах. «С тобой это было?» — спросил он. «Да», — ответил я и пошёл своей дорогой, медленно, как только мог, что бы не расплескать чудо.

«Масленичный пресс»- «гет шуман», место, где давили масло, стал домом для Иисуса в Страстную неделю. Среди других церквей и монастырей на склоне Масленичной горы, рядом с церковью успения Богородицы имеется «Грот Христов», в котором постоянно пребывает филиппинец, монах из францисканцев, весьма склочный и противный человек, не дающий никому открывать рот и даже перешёптываться, пусть и в совершенно безлюдной церкви. Здесь Иисус пребывал все дни до «Страстного четверга», и куда, по словам Иоанна, пришли за ним стражники из свиты первосвященника. И вот, что странно, Христос выходит из грота не дожидаясь появления Иуды и интересуется у стражи «не Иисуса ли назарянина ищите», а, услышав положительный ответ, сам указывает на себя, со словами «Я есмь»! Как же так!? А где же Иуда, где тот, кто собирался указать на Спасителя преследователям? Нет его. Он опоздал? Да и зачем он вообще был нужен, если Христос, во исполнение воли Всевышнего, сам указывает на себя! Предначертанное должно свершиться, должно свершиться, несмотря ни на что. Незабвенные гностики, ставили Иуду одесную от Христа, полагая, что он единственный действительно понимал, что должно произойти в Иерусалиме в пятнадцатый год правления императора Тиберия. Иисус, полагали они, относился к телу своему, как к старой тесной одежде, удерживающей его на земле и мешавшей ему слиться с небесным сиянием, с Богом, частью, которого он был. Поэтому Воскресенья в их евангелиях нет, оно не нужно — только дух вечен. В те времена бытовало мнение о двух уровнях Христианской доктрины, с Воскресением, столь желанным простыми людьми, мечтавшим о компенсации за мерзкую земную жизнь, это первый, нижний уровень, и второй, высший, для гностиков, знавших античную философию и свободно рассуждавших о логосе, о Софии — «божественной премудрости» и других непонятных простым людям вещах.

Практически в самом саду стоит главная церковь Гефсимании, базилика «Всех наций», хвастливая претензия на единство стран Антанты, победивших германцев и их союзников в первой мировой войне. Собрали деньги и построили монумент. Невзирая на повод церковь хороша. И главное, позволяет верующему, подойдя к низенькой мраморной ограде, и увидеть обрамлённый огромным терновым венцом камень, где страдал Иисус, умоляя Отца, отвести от него чащу боли, что пришлось ему потом испить на кресте.

На самой верхушке горы расположен ныне монастырь «Малая Галилея», куда Клиопа поспешал из Эмауса с радостной вестью, о том, что видел учителя Воскресшим. Место это в старину использовалось для «изоляции» паломников из Галилеи, родины Иисуса, где прошли его детство и юность, и где человеческое в нём сформировалась. Галилея считалась неблагонадёжной в религиозном смысле территорией, из-за большого количества язычников соблазнявших евреев самим образом своей развратной жизни, и диким плясками во время всяких там вакханалий, сатурналий и других непотребств и распутств. Недаром говаривал апостол Варфоломей: «…может ли быть что-то доброе из Назарета?». А где Назарет? Вестимо, в Галилее. Да и евреи здесь были «сами хороши». Кто в Тель-Дане Золотого тельца поставил?

Впервые попав за монастырские стены, я увидел гнедого шёлкового жеребенка, сонно болтавшегося между оливами. Стреноженная мама что-то грызла в сухой мумифицированной траве, а жеребёнок так обрадовался компании, что ходил за мной собакою, и время от времени становился поперёк тропинки перекрывая проход. Умильное выражение морды и счастливое бурчание, означали что «в правильных местах чешете, товарищ — так чесать»!