Остров Буян

— Иван, беги! Беги! — услышал он голоса своих, но он не мог выбраться из-под тяжести и только тут услыхал звон приближающихся бубенцов по дороге, множество голосов и пальбу из пистолей… И вдруг горло Иванки охватила веревочная петля, а в глазах потемнело…

Иванка очнулся, когда вволокли его в избу и поставили перед Собакиным. Когда наскакали сзади проезжие — торговый немец, ехавший под охраной стрельцов во Псков для покупки хлеба, — все побежали, и только Иванка да Иван Липкин попались.

Рот Иванки был заткнут тряпкой.

— Дай ему в рожу, тезка, — сказал Собакин, и его холоп ударил Иванку в скулу кулаком.

— Вынь теперь у него затычку, — велел воеводский сын. — А ты, пес, отвечай, — обратился он к пленнику: — Пошто на нас напали и кто с тобой во товарищах был?

— Про то я сам знаю! — ответил Иванка.

— Ну, дай, тезка, ему еще, да покрепче, чтоб стал разумней! — приказал Собакин холопу.

И Иванка упал под градом пинков и кулачных ударов.

Глава восемнадцатая

1

Кузя, едва покончив со сдачей своих коней на ямском дворе в Новгороде, хотел поспешить на помощь товарищам, как обещал. Но не успел он выйти из избы, как в ворота ямского двора влетело несколько богатых саней. Громко разговаривая о нападении, вошел Васька Собакин, и в избу внесли связанного бесчувственного Иванку. Кузя побледнел и остановился в нерешимости.

— Вот так-то и вышло, Кузьма, — негромко сказал над его ухом знакомый голос. — С немцем там цела толпа наскакала. Липкина Ваньку тоже схватили.

Кузя оглянулся. Рядом с ним в избе стоял Гурка.

— Идем скорее во двор. Сейчас признают меня при огне, — сказал скоморох и поспешно вышел из избы.

Кузя вышел за ним из ворот. Гурка прошел по улице и, свернув в проулок, зашел в ворота приземистого, глубоко осевшего в снег домишка. Старуха хозяйка им отворила дверь и молча впустила в избу.

— Небось, Кузьма, тут знакомцы, — успокоил Гурка товарища.

— Идите за печь, — сказала хозяйка.

Они вошли за занавеску, где на столе в плошке плавал масляный фитилек. Тут сидели уже Шарипка и Петр Шерстобит.

— Чего ж теперь делать, робята? — спросил Кузя.

— Того и делать, что выручать Иванку, — просто ответил Гурка.

— А как выручать?

— Твоя об коне забота. Коня добудь, а я уж малого выручу. Только живей! Надо мне их обогнать. Они ночевать тут станут, а я поскачу тотчас.

— Ладно, добуду коня! — сказал Кузя. — Испрошу для себя к бачке ехать, а сам пешком пойду…

Кузя пошел к подьячему, ведавшему ямским двором. Возвратясь в избу, он уже не увидел Гурки. За столом с Шерстобитом и Шарипкой сидел незнакомый казак с лицом, обвязанным тряпками.

— Ну, как дело с конем? — спросил Шерстобит.

Кузя молча опасливо показал глазами на казака. Все трое парней за столом рассмеялись.

— Есть конь? — спросил казак, и по голосу Кузя узнал в нем Гурку.

— Добыл, — ответил Кузя, — конь во дворе.

— Когда так, мне пора. Со скорой вестью по царскому делу скачу, аж рожу, гляди, обморозил! — сказал Гурка. — Ну, да то не беда — такое уж наше дело казачье!

Избитый и связанный, с заткнутым ртом, Иванка лежал в забытьи в санях. Иногда он открывал глаза, видел небо — оно, бесконечное, плыло над санями, и неугомонным, мучительным казался звон бубенцов… Иванке думалось, что они с Кузей быстрее пешком дошли до Москвы, чем его везли на воеводских лошадях…

Останавливаясь где-нибудь в деревне или городе, Васька Собакин опять затевал расспрос и побои:

— Все одно дознаюсь, с кем в татьбе на дороге ты был. Назовешь мне имяны, кто поспел бежать.

Иванка молчал. И холопы Собакина били его палками.

Его везли, как мешок репы. Иногда заволакивали в избу, а то просто оставляли в санях на морозе, покрытым рогожей…

Собакин-сын обвинял его в разбое и душегубстве, у него были доказчики, которые ему помогли спастись от беды, и Иванка знал, что угрожает ему. Его должны были теперь пытать, а затем повесить или срубить голову.

Перед самым Псковом они заехали на ночлег на ямской двор. Крутила вьюга, и Иванка был рад, когда, продержав часа три в санях под рогожами, холопы втащили его наконец в избу. Окоченевший от резкого ветра, Иванка не мог ничего поделать со своим подбородком, и зубы его щелкали мелкой дрожью, когда холопы поставили его перед Васькой Собакиным.

При свете лучины Иванка увидел рядом с Собакиным-сыном другое знакомое лицо — это был сын боярский Туров, который привел на пытку Истому. И Туров и Васька были уже пьяны.

— Вот он, тать, — указал воеводский сын, обращаясь к Турову.

— Ба-ба-ба! Да я знаю его! А ты более меня его знать повинен! — воскликнул Туров.

— Да кто ж он таков? Мне отколь его ведать? — спросил Собакин.

— Крестный он твой, — усмехнулся Туров. — Водою крещал тебя у Пароменской церкви, Ивашко-звонаренок.

— Да ну-у! Во-он ты кто! — обрадовался Собакин. — Знаю теперь, пошто ты напал и чего тебе было надо… Будет тебе еще крепче Томилки с Гаврилкой, беглый чернец!.. А ну, тезка, берись-ка за плеть, шкуру будем спущать со звонаренка…

Холоп Васька взялся за плеть.

— А ну, тяни с татя шубейку. Станем спрошать его про товарищей. Да углей, гляди, нет ли в печи горячих, — сказал Собакин.