Остров Буян

Траханиотов знал, что крестьяне его бежали в переяславскую вотчину боярина Никиты Романова, но его не впускали туда с сыском, и, чтобы поправить свои дела, ему оставалось или выслужиться в ратном деле на царской службе, или поехать в Запорожскую сечь[86], стать казаком и поживиться добычей где-нибудь в землях турецких или в самой Варшаве.

Иногда под хмельную руку он мечтал вместе с холопом:

— Я стану у них атаманом, ты у меня в есаулах[87]… уж тут мы с тобой повоюем!..

И Первушка усмехался про себя, слушая его болтовню, и думал:

«Не по дворянским чинам в казаках атаманство дается. Может, стану я атаманом, а ты у меня будешь коня к водопою водить!»

Но, разумеется, вслух Первой не высказывал этих мыслей.

— Тешишься все, осударь!.. — недоверчиво замечал он. — Когда же то будет?!

— Постой, вот дело одно порешится, — обещал Траханиотов.

И вдруг неожиданно заговорил о другом.

— А что, Первой, не жениться ли нам? — внезапно спросил он, придя под хмельком домой.

— Женись, я тебе не помеха. Ты, стало, раздумал в казаки… — с обидой сказал Первушка.

Траханиотов поглядел на помрачневшего холопа и засмеялся:

— Да ты не бойся: коли женюсь, у нас с тобой все житье иное пойдет — главным приказчиком в вотчине станешь…

— В во-отчине! — нагло передразнил Первушка. — Сытым бы быть, а то вотчина, вишь!

— А ты, холоп, волю взял говорить с господином, — словно впервые заметив это, сказал Траханиотов. — Не поставлю тебя приказчиком: все добро покрадешь, своеволить учнешь… Дворецким[88] тебя оставлю…

— Дворецкими старики бывают, какой я дворецкий! — серьезно сказал Первушка, словно богатая жизнь уже начиналась завтра.

— Ну, станешь… главным конюшим! — пообещал дворянин.

— В Боярскую думу[89] с тобой скакать, от недругов оберегать, — насмешливо подсказал Первушка.

— И то, — спокойно согласился Траханиотов. — Только вперед, чем тебя на такое место поставить, велю я тебя нещадно плетьми стегать, чтобы язык холопий смирить… Пошел спать, грубиян! — неожиданно заключил он.

Через несколько дней Первой убедился в том, что разговор о женитьбе не был пустой болтовней его господина.

Поутру, едва отперли уличные решетки, к Траханиотову прискакал стольник[90] Собакин, его земляк и старый товарищ.

— Петра, вставай! Мать невесту тебе нашла. Уж такую невесту! — орал Собакин над сонным приятелем.

— Ну какую, какую? — бормотал Траханиотов, не в силах очнуться.

— Такую, что ты и во сне не чаял! Такого боярского рода, что станешь ты в первых людях.

— Ну чью, чью? — проснувшись и сев на лавке, спрашивал Траханиотов.

— Узнаешь там чью. Покуда молчок! — таинственно сообщил приятель. — Сбирайся, оденься покраше, да едем…

Стольник недаром торопил своего приятеля, кусок могли вырвать из рук: завидная невеста была двоюродной сестрой боярина Бориса Ивановича Морозова, царевичева дядьки и воспитателя, которая хоть не родилась гораздо казистой, зато брала знатностью рода и близостью ко двору.

Мать стольника Марья Собакина слыла среди московских дворян удачливой свахой и водила знакомства в богатых и знатных домах, где случались женихи или девицы на выданье.

Марья Собакина от жениха не скрыла того, что невеста не отличается юностью и красотой, не скрыла она и того, что в женитьбе нужна поспешность, потому что невеста свела слишком близкое знакомство с приказным подьячим Карпушкой Рыжим. Траханиотов заколебался. Тогда старуха строго прикрикнула:

— Простодум! Был бы кто в родне у меня не женат, я бы того и женила, а не тебя. Чванлив! — И старуха добавила таинственным шепотом: — Коли государь, храни его бог, преставится, а царевич взойдет на престол, кто тогда выше Бориса Морозова станет?! Первый боярин будет, а ты ему свойственник! Уразумел? Карпушка, брат, не дурак: знал, к кому в родичи норовил… Ан кусок-то и вырвали: он пахал да сеял, а ты на свое гуменце увез!

После женитьбы и переезда в богатый дом, взятый в приданое, Траханиотов отдал Первушке все свое старое платье, хоть поношенное, но цветное, из дорогих тканей и сукон.

Первушка не слышал слов старухи Собакиной, но без чужой подсказки он догадался о том, что будет, когда царь Михаил Федорович умрет, а царевич займет престол. Он желал своему господину добра и надеялся, что когда-нибудь Петр Тихонович сам станет боярином. Об этом Первушка молил бога по воскресеньям. И когда в середине лета скончался царь Михаил, Первушка подумал, что бог не без милости. В испуге он тотчас же отогнал от себя крестом эту греховную мысль. Но все же стал ждать перемен в своей жизни.

3

После восшествия на престол нового государя Алексея Михайловича[91] бывший его воспитатель Борис Иванович Морозов сделался первым боярином государства. Траханиотов занял при нем важное место, на котором обычно сиживали бояре: он получил в свое ведение Пушкарский приказ[92] всего государства.

Первушка теперь не ходил пешком. Он ездил в седле, одетый не беднее многих дворян, и жилось ему не хуже боярских людей. Он даже собрался одно время послать во Псков с попутчиком полтину денег да шитый платок для матери, о смерти которой он еще не знал.