Это наблюдение было совершенно новым, когда Саффорд его сделал, ибо, хотя саговники были описаны европейцами в семнадцатом веке, оставалось много путаницы относительно их истинного места в растительном царстве. Только открытие у этих растений подвижных сперматозоидов японскими ботаниками в 1896 году предоставило в распоряжение ученых неопровержимые доказательства родства саговников (и всей группы голосеменных растений) с папоротниками и другими низшими споровыми растениями (у которых тоже есть подвижные сперматозоиды). Важность этих открытий, сделанных всего за несколько лет до того, как Саффорд начал писать книгу, еще очень свежа для него и обогащает его рассказ ощущением интеллектуальной страсти. Желая узреть этот видимый акт оплодотворения своими глазами, я достал увеличительное стекло и принялся рассматривать внутренность мужской шишки, а затем зазубренные семяпочки, ожидая, что весь процесс сейчас развернется перед моими глазами.
Томми и Беата с большим интересом наблюдали мой телячий восторг и наконец, не выдержав, разразились добродушным смехом — для них саговник был главным образом едой. Их не интересовало мужское растение, его пыльца или огромные сперматозоиды, которые, двигаясь, проникают в семяпочки — это, насколько они понимали, было всего лишь способом оплодотворить женское растение, чтобы оно могло принести большие блестящие плоды размером со сливу. Плоды они соберут, нарежут, промоют несколько раз, потом высушат и размелют в муку, чтобы приготовить фаданг. Словно исследователи, желающие выбрать только самое лучшее, Томми и его мать переходили от дерева к дереву и тихо переговаривались: это дерево не оплодотворено, тот плод незрелый, а вот здесь хороший плод с тяжелыми спелыми семенами, их здесь дюжина или того больше. Томми взмахнул мачете и подхватил падающие плоды. Потом он сбил палкой, которую срубил заранее, другие грозди, висевшие слишком высоко, чтобы их можно было достать мачете, и попросил меня поймать падающие семена. Мои пальцы покрылись липким беловатым соком.
— Он ядовитый, — сказал Томми, — так что не облизывайте пальцы.
Когда я был мальчишкой, меня прежде всего интересовали не система размножения саговников и не гигантизм этих растений — самые большие сперматозоиды, самые большие яйцеклетки, самые большие верхушечные зоны роста, самые большие шишки и все самое большое в растительном мире. Правда, не буду отрицать, огромные размеры тоже обладали в моих глазах определенной притягательностью, но в саговниках меня больше всего восхищала их блистательная приспособляемость, неиссякаемая жизненная сила и стойкие формы, способные выдержать необычные повороты в окружающей среде, что помогло им выжить в течение четверти миллиарда лет, в то время как многие их современники давно исчезли с лица Земли. Будучи ребенком, я рассуждал так: наверное, они были слишком ядовиты и отпугивали динозавров, которые их ели. Может быть, из-за них динозавры и вымерли!
Верно, что у саговников самая большая верхушечная зона роста среди всех сосудистых растений, но эти деликатные и хрупкие верхушки надежно защищены жесткими основаниями из листьев, что делает саговник устойчивым к пламени, устойчивым ко всему, причем в необычайно высокой степени. Саговник способен выпускать новые листья после катастроф раньше, чем все остальные растительные виды. Если же верхушка с зоной роста будет уничтожена, то и это не страшно, потому что новые листья начнут расти из луковок на сгибах ствола. Саговники могут опыляться ветром или насекомыми — они непривередливы. Они избежали избыточной «специализации», которая убила несчетное число видов за последние пятьсот миллионов лет[102]. Помимо оплодотворения, растение может размножаться бесполым путем (было также высказано предположение, что некоторые растения саговника могут спонтанно менять пол). У многих видов саговников развились уникальные «коралловые» корни, с помощью которых саговники вступают в симбиотические отношения с сине-зелеными водорослями, которые фиксируют атмосферный азот, а затем снабжают саговник азотистыми соединениями, что избавляет саговник от необходимости извлекать азот из почвы. Это приспособление поразило меня особенно сильно — ведь это весьма адаптивный признак, помогающий выжить при попадании на неплодородную почву; бобовым, цветковым растениям потребовались сто миллионов лет, чтобы повторить подобный трюк[103].