Остров для белых

— Вот ты, Март, образованнее меня — не по части Священного Писания, я Слово Божие и сам знаю, — но все же ты кончил в школе одиннадцать классов, колледж, семинарию, ты доктор философии. Городской умник, можно сказать. И черных ты знаешь лучше меня, ты сам черный. Так скажи мне — с чего же черные, когда уже давно отменили рабство, и установили равенство, и закон защищал черных перед белыми, и даже давал черным некоторые преимущества, — с чего черные возненавидели белых и стали бунтовать? Ведь уже хорошо все жили. Белые и черные мирно жили, дружно. Вместе работали, вместе учились, вместе воевали, если приходилось. Уже все осудили расизм. Каялись в прошлом рабстве. И не удивлялись, если черный был начальником над белыми. На работу брали в первую очередь, в университеты принимали вперед белых. Это зачем надо было такую ненависть разжигать? Расовую войну устраивать?

Черный глубоко вздохнул и его доброе лицо приняло непримиримое выражение.

— Глупые люди есть всегда, Джон, — вздохнул он. — Есть глупые, есть злые, есть ленивые. Людей надо воспитывать. Добром воспитывать. К душе человека взывать, к уму. Это трудный путь. Не всегда получается.

— А по-моему, — сказал Джон, — цвет сволочи значения не имеет. Эти белые уроды из Европы, эти евреи из Германии, эти маменькины сынки, не знающие цены деньгам, никогда не гнувшие горб за кусок хлеба, все эти новомодные социалисты — это они натравили людей друг на друга. Сначала черных на белых — мол, это все угнетатели, расисты в душе, им все привилегии, их бей-жги сколько хочешь — справедливый протест против угнетения называется. А потом белые возненавидели черных — сколько можно терпеть унижения и ложь. Ты же платишь налоги — они же на твои налоги живут и тебя еще поганят.

— Ты черных не идеализируй. В школах — почти сплошь шпана, издеваются над учителями, знать ничего не хотят, ножи в карманах и крэк. Им твердят: закончи школу, найди работу, создай семью, и все у тебя будет нормально. Двадцать процентов так и делают — восемьдесят с детства собираются стать бездельниками и бандитами. Преступность огромная, на законы и правила плевать хотели, полицию вечно провоцируют. Самое ужасное — во что превратилась расовая солидарность. Помочь собрату учиться, работать, поддержать семью — не дождешься. А вот арестовали преступника, грабителя и убийцу — не скажут: арестовали убийцу, скажут: опять арестовали черного. Вот что ужасно…

— Перестань хныкать и каяться, Мартин. Я горжусь Беном Карсоном и Томасом Соуэллом, Морганом Фрименом и Мухаммедом Али, Перси Джулианом и Опрой Уинфри, Луи Армстронгом и много еще… Это великие американцы. Кстати, может и глупость переименовывать негров в афроамериканцев… а я что — евроамериканец? а еще — азиамериканцы? но если вам так нравится — пожалуйста, я не против, это ваше право.

— Именно — американцы, брат. Не надо нас идеализировать. Ведь мы мечтали о свободной демократической стране черных. И вы нам помогали. Общество создали, фонд, корабли наняли. И черные из Штатов поехали создавать счастливую страну Либерию. Позор нашей истории… Обратили местных африканцев в рабство. Нищая страна с черным диктатором… Про Гаити я не говорю. Нищая помойка. Первая свободная страна черных. Перерезали всех белых. С тех пор — двести лет в дерьме. Бездельники и дураки.

— Только не заплачь. Видишь ли, мы из каменного века десять тысяч лет дорастали до цивилизации. А вы что — хотите перепрыгнуть за двести? На это никакой гениальности не хватит.

— Джон, я мечтал о взаимном уважении. Мы должны ценить, что и школы, и письменность, и наука — это все создали белые. Но если уж вы нас сюда привезли — позвольте нам тоже жить как людям. Своим честным трудом, быть равными гражданами, приносить пользу отчизне — нам ведь больше ничего не надо. И ведь это уже было, ты понимаешь, было! Я ведь за это жизнь отдал, брат!

— Ну и как — больно было? Жизнь отдавать?

— Нет, если по правде. Удар — и засыпаешь, даже боли нет. Мне даже неловко перед тобой.

— Да уж быть повешенным — казнь позорная. Ничего. За святое дело. Ведь не только за вас, ребята. За совесть и душу всех белых тоже. Иисус больше страдал, и позора больше принял.

— О твоем мужестве сразу легенды пошли, еще когда ты письма из тюрьмы перед казнью писал.

— Эти собаки хотели, чтобы я струсил. Не дождутся от христианина. Пришлось потерпеть. Что делать. Случается.

— А знаешь, Нат Тернер умер как трус. А ведь он зарезал школьников, детей.

— За это он горит в аду. Незачем было привозить его в рабство из Африки.

— Не списывай все на рабство, Джон. Эти негодяи и убийцы, этот Малькольм Икс или Луис Фаррахан, черные фашисты, сеют зубы дракона. Черные пожнут бурю, которая может смести нашу расу. Мне страшно за нас…

— Знаешь, что обидно? Мы ведь с тобой сделали все, что могли. И много ведь смогли!

— Да уж. Через полтора года после твоей смерти Север начал освободительную войну против Юга. Песню о тебе поет вся страна до сих пор.