— А в честь тебя вообще установили государственный праздник. Каждый год, третий понедельник января. Портреты, митинги, речи. Тебя помнят, брат.
— Глядя из прошлого — что видишь, Джон: что будет?
— Такие узлы рубятся только оружием, Март. Тяжелая война. Не видали мы еще такой.
— Никто не видал. Обидно только. Мирно уже зажили, дружно, уважали друг друга.
— Мне бы мои полста годков сейчас, да чтоб живьем. Своей бы рукой зарубил десяток белых провокаторов — и все стало бы спокойно. А ты что бы сделал?
— А я нашел бы такие слова, которые Господь зажег в самой глубине моего сердца, и нес бы их моему народу денно и нощно, дабы наставить его на путь истинный.
— Хм. Тебе не кажется, что мы неплохо дополнили бы друг друга?
Затем послышался вой полицейских сирен, лай собак, команды через мегафон — двое обернулись друг к другу и пожали руки. И засвистели такую же старую мелодию, как первая:
Вот там ты света божьего не взвидишь. Вложат тебе ума насчет равенства культур, блять! Про израильские кибуцы слыхал? А про советские колхозы? Не слыхал… А про немецкие концлагеря слышал? Да не шарахайся ты, не буду бить, это я так, по щечке тебя потрепать хотел… с-сученыш.
Значит, что пять тысяч лет назад белые изобрели колесо — это все хуйня? Да? На Балканах, в Двуречье — зачем им колесо? А насчет клинописи и египетских иероглифов — ерунда, верно?? И пирамиды там, канализация, орошение — на хер? А скульптура, блять, а живопись, а Кольт с Эдисоном и Форд с Эйнштейном — все хуйня, да? Вот индейцы, они да!.. ой, блять, коренные американцы, ой-ё-ёй, простите! А то эти милые наивные люди вставят мне колючий стебель в хуй и начнут вертеть. Ты не пробовал? А потом снимут скальп, но сначала все жилы на веточки вымотают. Уй, какой я неполиткорректный! Уй, дайте мне пять лет тюряги! Что, блять, кончилась ваша власть? Вот несчастье-то какое.
Не слыхал: Черчилль сказал как-то, что он не признает право собаки на сене на это самое сено? Жить в вигваме! Жрать мясо и коренья! Быть неграмотным, медицины нет, продолжительность жизни 25 лет! Одеваться в шкуру, бегать бегом. Лошади? Их белые привезли, блять.
И вот, значит, культура негров, индейцев, арабов — она не хуже нашей, европейской, американской, да? А хули же они тогда лезут учиться в наши университеты, ездят в наших автомобилях, освещаются нашим электричеством и лечатся в наших госпиталях?! Хули они звонят по нашим айфонам, летают нашими самолетами, а сами, суки поганые, еще стреляют в нас из наших пистолетов? У них же, в их культурах, ни хера ничего не было! Гонца рысью гнать вместо телефона! Копье кидать вместо винтовки! Жить в хижине вместо дома! И срать где ни попадя вместо туалета!
И если они живут в нашей — в нашей, блять, культуре — так пусть будут любезны знать и помнить, что их первобытный, грязный и примитивный образ жизни нашему ни хера никогда не равнялся. И будут счастливы, что им разрешили здесь поселиться и пользоваться всем тем, что мы изобрели за тысячи лет. Нам они все и на хер не нужны! А «культурой» своей пусть жопу подотрут! Совсем обнаглели… ур-роды!
Па-адъем! Колонна, строиться! Умники университетские… шагом марш на работу!
Книга VII
Утро и мир
Жизнь начинается с телевизора. Или день начинается с телевизора. Или ежедневная жизнь начинается с телевизора. Или сон сменяется не то чтобы явью, но явью телевизионной. Или компьютерной. Что одно и то же. Кому как угодно.
Туалет, зубы, чай, кофе, завтрак, сорочка, туфли — это все не жизнь. Это физиологический процесс, форма существования: есть, дышать, потеть, двигаться. А жизнь — это присоединение к миру. Щелк! — и ты присоединен.
А там бегут строки биржевых новостей, идут дожди и движутся циклоны, рекламируются салфетки и автомобили, геи и африканцы борются за свои права, проповедники всех мастей проповедуют все виды добродетелей, суля счастье и смысл жизни, и лица белые, желтые и черные в обязательном порядке сменяют друг друга в многообразии оптимизма, и кто-то толстый, а кто-то уже старый, и все слились в озабоченном экстазе предстоящего дня.