Остров для белых

— Знаешь, что такое старость? — спросил он. — Это когда девочки по вызову приезжают на машине с красным крестом. Но я еще не отказываюсь. Ни от девочек, ни от свободы. Мы боролись за святое дело: «Запрещать запрещается!». Прогресс — это расширение пространства свободы!

Дал бы я ему в ухо еще раз — для жизненной симметрии. Да ведь уже головка отвалится.

— Балда ты, — сказал я. — Наша культура началась с Десяти Заповедей. Не убий. Не укради. Не прелюбодействуй. Не желай добра ближнего своего. Ты отменишь законы государства? На смену мгновенно придут законы бандитов. Учи историю, придурок.

— Ты украл мою биографию, тупая буржуазная гадина, — с нежной садистской ненавистью сказал он. — Ты и другие благонамеренные буржуазные уроды украли нашу революцию. Украли наш Красный Май 1968. Вы не дали нам построить справедливое общество, где не будет несчастных и угнетенных!

Потом он вопил, что я сбил его в воду, но не сбил с пути. И хотя он не стал вождем, но борьба продолжилась. А вот если бы вождем стал он, они могли бы победить.

…Мы настучали тогда идиотам по головам, но вышибить из голов их идеи нам не удалось.

— Вы настучали тогда идиотам по головам, — прошипел он, — но вышибить из наших голов идеи вам не удалось!

— Это точно. Посмотри по сторонам. Ваши идеи победили. Левые добились своего. Ну — и как тебе старушка-Европа? Смотрится в хиджабе, м-м? Ах, а где же Франция? Ой, а где Германия? Кстати — а куда это сбежали все евреи? Что, не все, — некоторых успели пришибить? А как у вас в халифате насчет свободного секса?

Ислам не одобряет спиртного, но бутылка подпольного коньяка у него нашлась. Мы выпили за древний и судьбоносный 68-й, и каждый пожалел, что не убил другого.

Де Голль оказался слабаком, а могущество СССР мы недооценили. Запретить компартию, каленым железом выжечь всех леваков, сослать на каторгу марксистов всех мастей. В Советском Лагере они установили диктатуру коммунистов — так нашим неокоммунистам это не подошло, пролетариата они себе не нашли. И заменили обуржуазившихся работяг революционным эрзацем: маргиналы, мигранты, гомики с феминистками и негры с арабами. И в результате устроили диктатуру радикального ислама. Который мгновенно передушил всех упомянутых, кто не вписался в шариат.

А потому что давить надо не людей, а идею. В зародыше. Вместе с носителями.

— Чего ты ноешь? — спросил Кон-Бендит. — Мы же предупреждали, что вас снесем? Вместе с вашим гребаным государством. Вот и снесли. Не так, так эдак. Между прочим, в исламе гораздо больше равенства и справедливости, чем было в вашем лицемерном, фарисейском, приобретательском обществе господства денег.

…Я часто думаю, что мы могли заключить договор с СССР. Чтобы их юных левых друзей приняли в советские сибирские концлагеря, приобщиться к коммунизму лично. В обмен за услугу мы бы обеспечили русским торговые льготы и поставки технологий. А у себя мы установили бы диктатуру капитала. Иначе говоря — свободного предпринимательского общества, любые покушения на которое карались бы каторгой. Но лучше гильотиной.

О, как взвыла бы прогрессивная общественность! Франция могла бы оказаться в изоляции — и политической, и экономической. Но прожила бы! И теперь все были бы в полной жопе — а мы жили нормально, и от них всех бежали бы к нам. В нормальную страну. С нормальными правами. А нынче и бежать некуда.

И тут с башни собора Сен-Мишель-э-Гюдюль донесся протяжный крик муэдзина, призывавшего на молитву. На такой дистанции я бы снял его первым выстрелом, но ведь это аудиозапись, пущенная через стадионную колонку.

Глава 75. Канцелярин

Мы видим палату не то госпиталя, не то санатория. Большую палату и шикарную. За окном во всю стену — берег озера на фоне гор, зелень внизу переходит в снежные пики вверху: это Швейцария. Крайне живописный пейзаж, сто миллионов долларов. А почему вы решили, что это именно Швейцария, а не Баварские Альпы? А потому что Швейцария сохранила свою государственность и свой нейтралитет. И там можно без тревог доживать свой век и умирать спокойно, что в Германии отнюдь не гарантировано. Особенно столь одиозной фигуре, как бывшей фрау канцелярин, чуть не угрохавшей свою страну вообще.

И вот она лежит, опутанная трубочками и проводами, как сдувшаяся вяленая картофелина, поддерживаемая гидропоникой. Изголовье автоматизированной ортопедической кровати высоко поднято. И рядом сидит необыкновенно располагающей внешности пожилой джентльмен в пасторском воротничке.