Остров для белых

Я попал иголочкой в нервный узел. Он опустил кисть, морщины его дрогнули.

— Именно с этого и началось, — процедил он из-под усов. — Когда шарлатаны осмеяли, оклеветали и победили реалистов и романтиков. Настоящих художников, которые писали сердцем, верили в идеал, они были преданы красоте и радости жизни.

Вот когда эти кретинские линии и пятна, эти кривые условные карикатуры, эта блевотина, извергнутая на полотно, взяла верх — вот тогда стало понятно, что нашему миру, нашей культуре грозит гибель. И эта гибель подступила вплотную.

Художник — это человек, спасающий мир красотой. Потому что красота спасет мир. А отрицание красоты, уничтожение красоты — это отрицание мира.

Он сжал кисть в кулаке и потряс ею над головой:

— Уничтожение жизни и красоты в живописи — это уничтожение мира на эстетическом уровне! И этим убийцам, этим дегенератам, растлителям народа — не может быть прощения! Они не должны ходить по земле, которую ненавидят!

Тут нас накрыла волна навозного аромата: пара вороных процокала мимо по серо-голубым плитам площади (видимо, они только что наполнили свои эти резиновые подхвостные мешки), пассажиры в лаковом экипаже воротили лица, неубедительно улыбаясь экологически чистой газовой атаке. Я перевел взгляд выше, на сине-зеленые треугольники и ромбы крутых скатов крыши, собрался с духом. И мой венский художник согласился принять приглашение коллеги пообедать в ресторанчике прямо тут же, во дворике у площади.

Мы сели на свежем воздухе и заказали свежий салат, протертый суп из брокколи, тушеные овощи, яблочный штрудель и кофе. Мяса он не ел. Вина не пил.

Он налил из кувшина воды в тяжелый стакан, отпил и сказал:

— Какого черта? — сказал он. — Меня приняли в Венскую Академию художеств, и я стал художником. Но в четырнадцатом году я все равно ушел на фронт добровольцем! Причем в немецкую армию. Потому что Германия, германская культура, немецкий народ — для меня превыше всего. Как река находит русло к морю — так и человек любым путем все равно впадает в свою судьбу.

— Масса людей предпочли бы, чтоб вас убили, — прямо сказал я ему в глаза, удивляясь собственной откровенности. И увидел, что глаза у него большие, серые, искристые, с отблеском теплой стали. Ни фотографии, ни кинохроники этого не передавали.

— Да, — отрывисто рассмеялся он, — меня и убили. Дважды. Первый раз — 5 октября пятнадцатого года, на Сомме, под Ла-Баргюром. Английский осколок вспорол мне бедро… земля перепахана, кругом все гремит, кровь по ноге волной течет, не остановить, звон, туман, все и отплыло. А второй — ночью 13 октября восемнадцатого года, под Ла-Монтенем, поздно мы в темноте почуяли горчичный газ, выжег он мне и глаза, и легкие… невесело умирать в темноте. От нашего 16-го Баварского пехотного осталось 600 человек из 4 000. Так что — тридцать шесть боев, два Железных креста и два трупа на военных кладбищах. Но у Провидения свои планы!

Официантка принесла салат и суп, и мы взяли по ломтю хлеба из корзиночки.

— Но после войны без вас ничего бы не было, — сказал я.

— Глупости, — он попробовал суп. — Что значит «ничего бы не было»? Была Партия, и был Дрекслер, и был герой войны Геринг, и был Рем, и был Геббельс, способный доказать что угодно, и был Гиммлер, лучший организатор в мире. И был ограбленный и униженный народ, который не мог уже снести свое оскорбление! И еще: была ненависть к коммунистам, которыми руководили евреи и которые сеяли рознь в народе и натравливали одну половину нации на другую. И никогда арийцы не стали бы это терпеть!

Барабаны выше знамена завтрашний день принадлежит нам вы сделаете страну великой благо народа дрожите дряхлые кости германия превыше всего эрика ждет меня дома народ партия вождь цивилизация арийской расы социализм жизненное пространство гений созидание.

— Ну, — сказал он, — и кому теперь лучше? Ты посмотри, что вокруг делается! А ведь мы предупреждали. Ты посмотри, во что превратились немцы. Кем стали арийцы, создавшие нашу цивилизацию. Что стало с миром, который сошел с ума. Который себя уничтожает.

Вот вам ваши дорогие цыгане? Как были они ворами и паразитами, так и остались. Они вас грабят, они пристают к вам везде, они требуют от вас денег — и все равно крадут, даже после того, как вы их содержите. Скажи: почему немец должен работать, чтоб цыган, грязный вонючий жулик и вымогатель, жил за его счет? Что они умеют? Только плодиться и воровать.

А как вам евреи, которые совсем уже собрались превратить весь мир в коммунистическую казарму? Их золотой телец развращает народы, разрушает семьи, сажает паразитов на шеи честных тружеников, населяет исконные арийские земли грязными туземцами и заставляет содержать их!

Что же я мог сделать, если их невозможно было никуда выслать? Их никто не хотел принимать! А жить как люди и честно работать они не хотели ни за что! Если они не способны быть людьми — кто им виноват? Вот теперь плачьте!..

Он дирижировал вилкой и поощрительно кивал, когда я местами конспектировал для памяти эту застольную речь: