Остров для белых

И слепой старец Гомер поет на пиру о подвигах богов и героев и крушении великой Трои, под одобрительный шум ему наливают вина и накладывают мяса и овощей. Проницающий идею мира, которым правят числа, возносится мудростью Пифагор и создает понятие и слово: «Философия». И гениальный Гераклит швыряет в навоз багряный царский плащ и поносит тупых сограждан, поверяет рукописям пронзительные озарения и удаляется в горы. Странный Демокрит, появляющийся ниоткуда и исчезающий навсегда, вещает непонятно как постигнутую истину: «Нет ничего на свете, кроме атомов и пустоты»! А лысый курносый Сократ издевается на афинской агоре над очередным самоуверенным простаком, и кругом хохочут зрители. В крытой галерее Академии прогуливается с учениками Платон — мощный, крепкий, густоволосый и густобородый: наша жизнь — лишь тень на стене пещеры. И прославленнейший из учеников — самоуверенный Аристотель, основав в гимнасии Лицея собственную школу, сводит воедино грандиозное здание познаний и наук: космологию, физику, политику, социологию, логику — подразделяя и классифицируя все подразделения философии: онтология, эпистемология, этика… да, и теология тоже. «Учитель» — тысячу лет будут кратко называть Аристотеля ученые Европы.

Греется перед своей бочкой на солнышке Диоген, бежит общественной суеты Эпикур: есть ты — нет смерти, есть смерть — нет тебя, держись добродетели, будь неприметен; не движется в воздухе летящая стрела Зенона; набрав в рот камешков на морском берегу, потрясает красноречием сограждан Демосфен.

«Золотое сечение» в архитектуре, двухсотметровый Фаросский маяк, за сто миль бросавший свет из александрийской гавани, а в самой Александрии Эвклид, создатель Александрийского Мусейона, мирового культурного центра своей эпохи, где Александрийская Библиотека стала лишь одним из филиалов (!) — Эвклид пишет свои «Начала» — все основы арифметики, геометрии, стереометрии: постулаты и аксиомы, теоремы и доказательства, конические сечения и бесконечные множества. Но еще вы увидите небо и солнце, дома и порт, столик в тени акации и за ним мужчину, одетого в льняной хитон, который пишет тонкой расщепленной тростинкой, омокнутой в глиняную чернильницу, на развернутом свитке папируса. Две тысячи лет все школьники мира будут учить и повторять то, что написал сейчас этот вспотевший и сосредоточенный мужчина, Эвклид, и будут писать контрольные, и отвечать учителю у доски. (Хотя иногда он писал в полутемной комнате с маленьким окном на север и с легким сквознячком, где всегда прохладнее, как строят в жарких краях.)

О, это небывалый, небывалый роман всех наших эпох и тысячелетий, народов и племен, всех войн и свершений, наук и искусств, роман постижений всех тайн и открытий новых миров! Песок времен не засыплет былую славу, ветры Истории рвут туман, укрывший бури страстей, огонь войн и гордость городов, и горло писателя сжимается восторгом, издает ликующий и победный клич: мы живы! мы здесь и везде! всегда и сейчас! и мера в руке твоей, Господи, и на тебя уповаем. А если Ты отвернулся — мы сами сделаем свое дело; и Твое тоже. Ибо такова наша доля и наш путь.

И гремит легендарная доблесть Спарты, «со щитом или на щите», триста спартанцев в Фермопилах и забытые семь тысяч фиванцев, и вот уже спартанский посол надменно предупреждает юного Кира, Кира Великого: не смей трогать города греков — ибо мы, спартанцы, не потерпим этого; и юный царь царей, сведя в линию черные брови, чеканит: «Если боги дадут мне дожить — спартанцам будет не до чужих бед: своих хватит!»

А в Афинах красавец Алкивиад не прекращает скандалы, Перикл приводит полис на вершину могущества, Фидий украшает статуями белокаменный Акрополь, в амфитеатрах зрители рукоплещут трагедиям Эсхила и хохочут на аристофановских комедиях, а гениальный Эпаминонд ведет войска семивратных Фив от победы к победе, горят и тонут персидские корабли в проливе под Саламином, гонец из Марафона падает замертво на площади Афин, возвестив победу, но с севера уже движется непобедимая македонская фаланга, закрытая щитами и ощетинившаяся многими рядами копий, и Александр Великий несет эллинские законы — свободы и просвещение — во все концы Ойкумены, от Нила до Ганга;