В последнюю неделю июня Фиппс, наконец, смог вырваться из Вашингтона, путешествуя в собственном вагоне через Нью-Йорк, где он подхватил Марко, чтобы присоединиться к Мод, Ванессе и Фрэнку и Ньюпорте. Фиппс, который ничего плохого не видел в протекции родне, с легкостью организовал выдвижение в кандидаты своего зятя, и не только благодаря своей власти в партии, но и потому, что никто другой не горел желанием померяться силами с прочно сидевшим Биллом Райаном. И теперь у Фиппса и Марко была возможность обсудить кампанию. Фиппс настойчиво рекомендовал Марко напять в качестве своего представителя по ведению дел во время кампании нью-йоркского репортера по имени Джин Файрчайлд.
— Он работал в «Уорлд» многие годы, он знает всех репортеров по этим делам, и у него с ними хорошие отношения, так что он сможет обеспечить тебе хорошую прессу. Что еще более важно, он знает нью-йоркских политиков, как свои пять пальцев. А это может помочь. Правда, он очень много пьет, но, черт возьми, большинство репортеров пьет. Думаю, он тебе понравится. Я договорюсь о встрече?
— Хорошо.
— Ты, конечно, знаешь, что за Биллом Райаном стоит твой старый друг Кейзи О'Доннелл? Кейзи в настоящее время управляет ирландской общиной, и, когда Кейзи скажет ему переиграть, Райан сделает все так, как хочет Кейзи, а поскольку Кейзи однажды уже пытался тебя депортировать, мне кажется, будет естественным предположить, что он опять будет вести грязную игру. И лучше быть к этому готовым.
— Понимаю, — сказал Марко, глядя в окно вагона и думая о Джорджи. Он часто думал о племяннице Кейзи О'Доннелла и каждый раз с сознанием собственной вины. Он знал, насколько оскорбил ее. Джорджи стала жертвой, ступенькой к безопасности в мире власти и денег Фиппса Огдена. Теперь в этом мире он чувствовал себя в безопасности, и никто и никогда не посмеет депортировать его вновь. Но в браке он был так несчастлив, что часто думал, не стал ли тоже жертвой. И одной из тайных причин, заставивших его вступить в предвыборную борьбу, была мысль о том, что может быть, одолев Кейзи О'Доннелла, он сможет вновь встретиться с Джорджи. Возможно, это была глупая идея. Что собственно он сможет сказать ей? «Прости меня…» Она должна ненавидеть его всей душой. Он даже не был уверен, что у него хватит смелости поговорить с ней, если вдруг дойдет до этого.
Но мысль об этом прочно засела у него в мозгу.
В половине четвертого они прибыли в Ньюпорт, а около четверти пятого Марко с сыном отошли от белого причала Фиппса на маленькой парусной шлюпке. Был жаркий солнечный безветренный день, тем не менее Фрэнк изо всех сил старался поставить парус так, чтобы он набрал ветер. Какая-то ирония была во всем том, что Марко, сын калабрийского крестьянина, полюбил яхты, водный спорт — спорт богатых. Но Марко полюбил и многие другие вещи из мира богатых. И прошлым летом он передавал сыну полученные им знания по управлению парусом. А небольшая шлюпка подходила для этого наилучшим образом.
— Нам не удастся отплыть, папочка, — сказал Фрэнк после пяти минут бесцельного покачивая на волнах.
— Я справлюсь, — сказал Марко, стараясь поставить лодку парусом против ветра. Солнце обжигало его плечи, успевшие уже загореть, а лицо было еще темнее, чем плечи.
Очень своеобразно, но Марко внес вклад в историю общества Ньюпорта. Когда во время медового месяца он впервые появился в Ньюпорте, такой красивый и загорелый, то тем самым способствовал популяризации загара. И теперь бледные лица совершенно исчезли. Даже женщины сложили свои зонтики и загорали на пляже, отвергая традиции — ведь леди всегда должна выглядеть бледной. Уже на второй год Мировой войны (и на четвертый после принятия поправки к конституции о праве голоса для женщин) началось медленное, пока еще подспудное, движение в отношениях между полами в сторону их сближения. Однако, силы, выступавшие за консервативные устои, еще оставались, и ярким их представителем была миссис Вейлер. Но во многих космополитических кругах женщины держали себя и выглядели уже более раскованно. Так, купальники, похожие на платья, уступили место цельным купальным костюмам. Фигуры с тонкой талией и пышными бедрами, которыми так восхищались десятилетие назад, отступили перед более легкими и изящными, Идеал Викторианской Женщины был высмеян Новой Женщиной с теннисных кортов — независимой, спортивной, интеллектуально развитой и все более сексуально активной. И, хотя прежние запреты были все еще в силе, трещина становилась все очевиднее. Приемлемым становился развод. Если мужчина мог иметь любовницу и уходить к ней, то и некоторые женщины стали заводить себе любовников. И чем больше стиралась разница между полами, тем заметнее захватывал богатых и не очень богатых мужчин гомосексуализм. Среди людей стали вестись разговоры о Фрейде. Многие смеялись над его теорией и называли его помешанным, но при этом люди начали разбираться в вопросах секса и пересматривать викторианскую концепцию греха.