Остров Эллис

Среди родовых мук новой морали можно было ощутить и нарождение новой концепции классового самосознания, поскольку новые силы двадцатого века наложили отпечаток не только на вопросы секса, но и на классовую теорию. Немногие испытали это на себе больше, чем Марко при его стремительном подъеме из самых низов в самые верха общества. После его женитьбы на Ванессе первоначальная реакция богатых друзей Фиппса была именно такой, как он и предполагал. Они перешептывались, что Ванесса «купила» его за его способности сделать ее счастливой в постели. В сплетнях, которые о нем распространялись, редко отсутствовали такие слова, как «итальяшка», «чужак», «иммигрант» или «мужик», «деревенщина». Его попытка получить образование в школе, а затем в Колумбийском университете не вызвала ничего, кроме едких насмешек. «Кем это он собирается быть? — спрашивал какой-нибудь хлыщ. — Может, джентльменом?» Избитая, ходившая по кругу шутка была о том, что на его старом школьном галстуке был изображен Эллис Айленд.

Марко в тяжелые времена своей жизни оказывался среди отверженных и получал различные прозвища, но он не обращал внимания на тех, кто так говорил или думал. И со временем под давлением богатства положение вещей стало меняться. И бывший по началу объектом грубых шуток Марко постепенно превратился в объект пристального внимания. Естественно, благодаря его неотразимой внешности, все началось с женщин. В то время, как молодые мужчины Ньюпорта становились все более апатичными и изнеженными, жизненная приземленность Марко, которая так привлекла Мод, все больше говорила в его пользу. Его легкий итальянский акцент выглядел уже не смешным, а сексуальным, и где бы в Ньюпорте он не появлялся, женские глаза жадно преследовали его. Хозяйки домов, которые прежде приглашали его с Ванессой только потому, что он был зятем Фиппса Огдена, теперь соперничали друг с другом, чтобы заполучить его. А так как поведение Ванессы становилось все более нестерпимым, они уже предпочитали, чтобы Марко приходил один.

К удивлению самого Марко, к 1916 году он обнаружил, что стал почти модным.

— А вот и ветерок, — сказал он Фрэнку, услышав, как захлопал парус.

— Здорово, — Фрэнк на какое-то время сосредоточился на управлении шлюпкой, а затем спросил: — Вы с мамочкой уходите сегодня вечером на этот большой прием? Тот, что будет в Ренфрю Холл?

— Верно.

— А мамочка опять будет смешная, когда придет домой? — спросил он.

— Фрэнк, нельзя так говорить о своей маме.

— Почему? Она же такая чудная по вечерам. А потом вы оба начинаете ссориться… Мне хочется, чтобы вы не ссорились. Мне страшно.

Марко обнял сына и прижал его к себе. Он обожал Фрэнка и не мог спокойно выносить, когда что-то ранило его ребенка.

— Я тоже хотел бы, чтобы мы не ссорились, — сказал он. — Но ты не пугайся. Мы не хотим ничего плохого, когда ссоримся.

«Как в аду», — подумал Марко.

— А тогда зачем вы ссоритесь?

Марко вздохнул.

— Это очень трудно объяснить. Смотри, буй! Давай обойдем.

Фрэнк направил нос шлюпки к причалу.

Миллисет Ренфрю, герцогиня Дорсет, была дочерью Харли Ренфрю, магната сталелитейной промышленности. В 1904 году, когда стремление американцев к бракам с титулованными особами достигло своего пика, Милли Ренфрю, следуя примеру своих «сестер» Консуэлло Вандербильт, вышедшей замуж за герцога Мальборо, и Мэй Гоэлет, вышедшей замуж за герцога Росвирга, вышла замуж за Яна Фитсалано Маурика Саксвилл-Хайда, Пятого герцога Дорсета. Герцогу было двадцать шесть, внешне он был достаточно привлекателен, но глуп и порочен. После свадьбы его тесть выделил ему дом в сорок тысяч в акциях «Ренфрю Стил» и четыре миллиона долларов. Герцог и герцогиня вернулись в Англию, где через два года герцог сбежал с танцовщицей Фламенко в Испанию. А поскольку Милли не выносила своего титулованного мужа, то его бегство было воспринято ею скорее как облегчение, чем как трагедия. Милли Дорсет часто стала бывать в Европе. И в этот июльский вечер она устраивала бал во дворце своего отца в Ренфрю Холле в Ньюпорте.

Милли не была красавицей, но у нее был свой стиль. А благодаря своему веселому и общительному характеру она очень подружилась с Мод Огден и не скрывала своего обожания по отношению к Марко, поэтому, когда прибыло семейство Огденов, Милли радостно приветствовала их.

— Дорогая, мне очень нравится твое платье! — воскликнула она, целуя Мод.

Опытный взгляд Мод сразу определил цену платья Милли.

— Да, я купила его в Париже перед войной, и теперь оно отдает нафталином. Но что поделаешь? Эта проклятая война… Фиппс, дорогой, ты всегда выглядишь великолепно! А где этот Аполлон, твой зять? Ах, вот он. Марко, каждый раз, когда я смотрю на тебя, мне хочется стать на пятнадцать лет моложе и в двадцать раз лучше выглядеть. Я настаиваю — один танец мой! О, привет, Ванесса.