Остров гуннов

Для меня, вытащенного из сада обители в тихих струях фонтана, он показался одним из темных существ агрессивного мира.

– Я только хотел сказать, что мы видим то, что представляем.

– Значит, ваши приятели представляют наше устройство по другому начину?

– Как и вы, по-своему.

– Е, добре… А что значит предстоящий конец света? То есть исчерпание ресурсов. Что ты знаешь? При исчерпании ресурсов всегда случаются бунты.

– Так не надо доводить.

– Ну-ну…

Следователь благожелательно протянул повестку.

– Будем разбираться дальше. Ты не должен исчезать.

– Рад бы, да из этого острова некуда.

– Мы не считаем, что наша страна «этот остров».

Я вышел на воздух. Разновидность вяло текущего холодного подсознания исчезла в превращениях облачного неба.

Мой приятель свободный художник визуализации Савел, оказалось, все время пасется в Органе расследований, добывая материал. Он прочитал мои заметки о впечатлениях от этой страны, и пригласил в таверну.

Встретил меня словами:

– Ваш утес – рассадник несбыточных желаний. Художники, которые там жили, принесли в нашу жизнь мечту, которая никогда не осуществится. Пространство задавило нас, и время исчезло. Есть другая реальность.

Я удивился, откуда он узнал, что я был на утесе.

За столиком он восхищенно потирал руки.

– Так держать! Главное – сделать из содержания форму, наворачивать на провокацию самопровокацию.

Почему-то принял мои заметки за провокацию. В его голове, заряженной на создание бешеного круговорота «жареных» фактов, виделись яростные схватки зомбированных людей.

Странно, мои впечатления были приняты как положительная характеристика народа, крепко стоящего на твердой почве его реальной депрессивной психологии. И начал понимать, зачем позвали заниматься предсказаниями. Хотели, чтобы народ, услышав правду, воспрянул от спячки.

Действительно, гнетущая отчужденность обывателей, занятых потреблением продуктов продвинутых средневековых технологий, извращений от скуки и лени обернулись отсутствием мужества и ответственности, начались ссоры в семьях, частые смены половых партнеров, зависть, и жить стало скучно. В мирное время отпускает вдруг и сразу, все недуги выбрасываются на поверхность. Начинаются депрессии, усталость и уныние.

Снова стала возвращаться ностальгия по древним инстинктам захватов и сопротивления, сильным личностям, героям, стойким и в поражениях.

Эти древние инстинкты ощущал в себе мой приятель Савел.

– Пришла пора мобилизации! – размахивал он вилкой. – Надо отбросить все те качества, которые ты откровенно заметил. Хватит расшатывать волю общества. Смысл нашего существования – встряхнуться для новых свершений. Маленькая победа – вот что взбодрит нас.

– Я знаю другую модернизацию, – осторожно сказал я. – Без завоеваний.

– Нужно объединиться с гиксосами – на наших условиях.

– Опять насилие? Один убийца сказал: когда убиваешь, пропадает чувство невинности. Как будто все навсегда изменилось.

Савел внимательно посмотрел на меня.

– Ты же знаешь, что это утопия. Из твоего утеса. Нет невиновных.

– Это ваша история, – зачем-то доказывал я. – Да, она основана на жестокой реальности. Но вы ее представляете естественной.

– Молодец! Реальных истин нет. Есть феномены массового сознания. Нынешний кризис – психологическое явление. Это глобальная паника. Под влиянием сформированных бессилием ожиданий.

Надо же, он предугадал будущую истину.

* * *

К монастырю подкатила черная «колесница». Вошли двое бородатых здоровяков с плетками.

Встревоженный старец подозвал меня.

– За тобой пришли.

– Кто? Зачем?

– Ак шаньюю, – коротко сказал бородатый.

Меня усадили в колесницу, грубо нагнув голову.

Подъехали к дворцу правительства, и меня провели через множество непонятных помещений-кубикул.

Они выходили в атрий, где был большой бассейн. Мне приказали подождать. Рядом сидели, позевывая, старейшины-министры в черных халатах.

Шаньюй, коротенький толстый человечек, одиноко плавал в личном бассейне, куда не разрешалось входить никому. Он приоткрывал узкие глаза и бурно отплевывался. Я смотрел на его покойное плавание. О чем он думал? О детской отвязанности от всего в прохладной воде, пока не натыкался на препятствие? Или о счастливом одиночестве свободы на вершине власти, когда никто уже не мог им помыкать, и любое его желание тотчас претворялось в жизнь? Видимо, он жил тут один, вольготно, или его семейную жизнь никому не показывали. Зловещий признак!

Отплавав и вытираясь белым махровым полотенцем, перешел в большое помещение, где висели колчаны со стрелами, аркебузы и стояла катапульта. Пометав дротики и побегав по дорожке, он отстранил взглядом топтунов и, вытирая пот, пригласил меня позавтракать. Это было неслыханное нарушение этикета. Я ожидал всего, но не этого.

Еда была простая, но экологически чистая: овсянка, творог, фрукты.

– Из моих садов, – улыбнулся он, беря яблоко. – Сам собирал. Так откуда ты? Презираешь нашу систему, нашу культуру? Встречаешься с моими противниками?

Аппетит пропал. Это было тяжелое обвинение. Я почувствовал смертельную опасность, сейчас, возможно, решится моя судьба.

– Я всего лишь тот, кто потерял родину.