Остров гуннов

– Боялся, чтобы не пропал кусок хлеба, изворачивался и поспевал к раздаче. Вся жизнь прошла в изворотливости ума и тела, избегающего напарываться на болезненные углы. И вечном приспосабливании к неуловимой середине, где оптимально жить. А теперь это во мне, как кровь. Все время пытаюсь выкарабкаться, что-то понять. Это не трусость, до нее еще надо было дорасти, когда жизнь испугает навсегда.

– А я думал, что такие, как ты, всегда счастливы.

– Был. А сейчас нет. Ты что-то понизил во мне.

– Просто ты увидел себя в настоящем свете.

– Может быть, встретил тебя, и вошел в ауру чего-то иного, чего не понимал раньше.

– У меня же амнезия, – смутился я.

– Амнезия – во всех нас. Я ничего не помню. Из себя не вырваться. Мой инстинкт самосохранения поедает меня.

Он вдруг подмигнул мне.

– А я знаю про твою художницу. Умна и красива! Обычно у нас девицы выходят замуж за богатых – для денег и успеха. А что? Это правильно: молодой хочется обеспеченности, и блистать. А старику с мошной – молодое тело, напоследок. Все квиты. А твоей – что надо? Отвергла даже шаньюя! Ты же нищий подследственный.

И он нелепо загоготал.

* * *

«Не ограда» собиралась у старца Прокла. В обители становилось людно, и старец оживал.

Продолжались старые споры. Все еще воодушевленные борьбой с «новыми гуннами» молодые снисходительно слушали старого Прокла, жалевшего неопытных юнцов.

– Я прожил много, поверьте. Всички революции в истории оказывались преждевременными. Неразумие ставит вместо одного верховенства мафии другие. Много катастроф в свете оттого, что развитие грубо обрывается.

Тео упрямо смотрел мимо. В его окружении роптали, энергия молодости требовала выхода.

– Ну, и что будет? – сердился старец. – Вас посадят на кол, и они будут по-прежнему повелевать, одним кивком головы. За ними пока не пробиваемая сила. Вот эту силу и надо отвратить от зла.

Но теперь все молчали. Эдик скосил глаза куда-то вбок.

– Над нашим ясновидящим пришельцем сгущаются тучи. Толпа «новых гуннов» хочет аутодафе, для них он колдун. И для власти выход один – чтобы его не было. Пока он не избавился от амнезии. Для нас он человек будущего. Что делать?

Все притихли. Мне стало совестно.

– Человек будущего с пережитками прошлого.

До меня дошло – это серьезно.

Тео заговорил о моих опубликованных заметках.

– Там сказано о нас многое, что мы не замечали. Очень откровенно. Извини, что я сомневался в тебе.

И уверенно сказал:

– Мы наших не сдаем. В случае чего, спрячем в провинции, в одной из наших ячеек.

Я сказал бодро:

– Что дальше? Всю толщу предрассудков конспирологов не перешибешь. Если уж поверили, что колдун…

Моей показной бодрости, кажется, не поддержали. Старик добродушно улыбнулся.

– Выход всегда найдется.

Когда все расходились, Ильдика подошла и взяла меня под руку.

– Не жилец ты здесь. Жалко мне тебя.

Мне стало легче.

– Ведь и ты не отсюда. Мне больше и не надо.

Она зажала мой рот ладонью.

– Капитань, пойдем со мной.

– Есть, матроз! – сказал я на их манер.

Мы шли между садов, в которых цвели вьющиеся кусты роз, скрывшие заборы, и в наших поцелуях не было ничего случайного. У меня, видимо, был опыт общения с женщинами, но не такой чудесный. Их я помнил смутно.

Ее дом отличался от уродливых грибов с несоразмерно большими шляпками, бедный и простой, как древние органические постройки.

Дома у нее было чисто и бедно, на стене висели парсуны, и было много книжных полок.

На столе лежали кисти, по углам – картины, повернутые изнанкой.

На мое желание посмотреть картины, она сказала: «Старье!» И небрежно повернула лицом одну из них. На меня накатила волна тепла. Это были светлые лики божеств, неясные бездны неба и океана, напоминающие мое детство у залива, слепящего глаза. Она сказала, что смутные искания группы молодых художников «Без оград», куда она входила, привели к мысли, что изображать одиночество ожидания – неправильно.

И показала новые иконы, которые почему-то вызвали длительные моральные страдания «забороносцев» от их непонятности, и мстительное желание дать невозмутимой неформалке в морду и даже распять.

Она спокойно сказала:

– Мне мало смотреть на одно и то же, нравится необъяснимое, которое никто не выразил.

– Тебе, как ребенку, нравится покопаться в неизвестном, что там.

– Неправда, мой метод негатива высветляет суть веры. Божественные сущности становятся белыми масками, а охранители устоев почему-то видят богохульство.

Я вспомнил чувство постоянной влюбленности в тех женщин, которых встречал – они были чем-то близким, куда бросался, убегая от одиночества. Некоторые делались бесстрастными, что обозначало неизбежное их исчезновение, когда осознавали, что не могут получить то, что хотят, или у меня кончались деньги. Это не значит, что они были плохи, скорее, я не был в их вкусе. Странно, что секс можно эксплуатировать, меняя партнера и причиняя страдания. Они не шли ни в какое сравнение с Ильдикой.

Я пытался отвлечься, просматривая старые уникальные книги.

– Откуда ты их взяла?

– Их дал старый Прокл. Говорят, что когда-то просвещенные гунны унесли их из библиотек завоеванных племен.