Остров гуннов

Тюрьма была похожа на тот длинный серый прямоугольник, где я уже сидел однажды, и где было уютно зарыться в углу камеры и замереть навсегда, чтобы избежать боли. Меня заперли в камере для смертников.

Поселенцы Свободной зоны замкнулись на своих дачах. Пан, как святой Петр, знавший Спасителя, и Алепий рассказывали легенды об Эдеме, который им довелось строить, и о небесном пришельце, улетевшем в иной мир.

Студенты Академии Ильдики разбежались. Они гурьбой уходили, распевая песенку:

День настал веселия:

Песнями и пляскою

Встретим залихватскою

День освобождения

От цепей учения.

«Новые гунны» радостно готовились к моей казни, как празднику, шумели у решетки окна моей темницы. Толпы кричали:

– Измяна!

– Сектанты!

– Долой мужеложников!

Я увидел, как мои любимые ученики окружили их и стали разгонять, требуя освободить заключенных. Заметалась драка. Скоро бордовые береты, размахивая шпагами, отступили перед лавиной подкреплений «новых гуннов».

Я знал, что Аспазия осталась на свободе, ведь, ее не было на независимом вече.

Я прожил долгую жизнь, которую не могу помыслить во времени. Она передо мной, сейчас и в пространстве памяти, оставшиеся любимые люди и предметы – одежда, фотографии, старые книги. Именно сейчас, а не в прошлом. Времени – нет. Есть только пространство. Только последовательность неповторимых событий в пространстве создает ощущение остановленности времени.

Как она там? Теперь никогда не узнаю.

Она появилась у окошка комнаты свиданий, гордые плечи опали. Мы издали кивнули друг другу обреченными, не ведущими никуда кивками, и смотрели друг на друга молча. Я механически спросил:

– Как дома? Как театр?

Она подняла полные слез глаза.

– Мой дом там, где ты.

Представил, как она будет неприкаянно ходить по своей комнате с ненужными безделушками, оглядывать кресло, где я сидел, кровать, где мы сливались в одно, и уже не могли думать о себе отдельно. И желал, чтобы она приняла мою смерть как неизбежное, стряхнула недавнюю привязанность, как женщина, готовая забыть и ринуться в новую жизнь. Эта мысль вызвала во мне безнадежную ревность. Я ревновал, хотя меня уже почти нет.

Пусть же со временем ее потеря уйдет вглубь, и станет неразличимой.

Меня оттащили от окна.

И вот я снова сижу на каменном полу смертной камеры. За решеткой узкого окна возятся и воркуют голуби.

Что это было? После космического одиночества на пустынном берегу океана влился в человеческую теплую среду, но она оказалась обманчивой. Как на якоре, намертво был прикован к этой земле, где не смог найти исцеления. Хотел вырваться из амнезии – сна разума. В озарениях забывал о муках самопознания, как богач забывает о времени, когда считал копейки. И что же? Одинокие озарения едва светили другим людям, как из невидимой глубины куполά затонувшего града Китежа. Дело не в совершенствовании человека. В человеческой истории амплитуда колебаний слабой энергии любви – одной из фундаментальных свойств взаимодействия материи, понижается и повышается неведомыми путями.

Иисус проповедовал, что грядет царство божие на земле. Римлянам не нужно было иного царства, кроме римского, и его распяли. Моя родина также оказалась не нужна гуннам. Куда была устремлена моя судьба? В близости ли родины дело? Что – за этим? Никто не знает.

По привычке, записал огрызком карандаша:

И вот конец! Не нужно мучить мозг,

Погибнет все, что мною так любимо!

И нищенство души, и к свету мост,

Где теплоте бессмертия не сгинуть.

Не будет безысходности потерь,

Угрозы онемения старенья,

Упрямства в деле, где не нужно вер,

Единственного духу озаренья.

Я вдруг вспомнил про айфон с роумингом, подаренный мне прилетевшей «тарелкой», зашитый в моем халате. Чем черт не шутит! Кинулся шарить в подкладке, вынул его. Слава богу, зачем-то попросил Савела подзарядить его в аппаратной для освещения «позоров», хотя такая связь ничего, кроме подозрений в колдовстве, не давала.

Надо «валить» отсюда, как говорили геологи из «тарелки». Я вам не дам, чтобы показывали мою отрубленную голову Аспазии!

И послал эсэмэску с сигналом «SOS!», как мы договаривались с геологами в случае опасности. Наверно, их давно нет, и от этой мысли я обессилел и уронил голову на холодную стену.

39

Это не сон? Я оказался в моем мире, с которым некогда расстался.