Остров концентрированного счастья. Судьба Фрэнсиса Бэкона

В июле 1593 года граф посетил Энтони Бэкона и заверил того, что непременно все устроит, надо только немного подождать, потому как сейчас Ее Величество «должна сначала встретиться с французскими и шотландскими послами и уладить свои зарубежные дела, а потом уже она сможет думать о делах внутренних»[247]. Ободренный этими словами, Энтони немедленно сообщил об уверениях графа матери. Если Эссексу и вправду удастся получить для Фрэнсиса доходную должность, то они больше не будут зависеть от дядюшки Уильяма: «мне не нужно будет беспокоить лорда-казначея, прося его помощи, занимая у него некие суммы для оплаты моих долгов… И чем более я буду свободен, тем тверже я смогу быть в разговорах с его сиятельством по поводу моего брата, чье благополучие и продвижение я рассматриваю как свое собственное»[248].

Однако в действительности все оказалось сложнее. Граф явно недооценил Елизавету, полагая, что, если она пускает его в свою постель, то без труда допустит его или его протеже на высшие государственные должности[249]. 22 августа 1593 года, когда Эссекс пытался заговорить с королевой о Бэконе, она быстро прекратила беседу, сославшись на то, что торопится на ужин. Правда, на следующий день Елизавета удостоила Эссекса «полной аудиенции, но с успехом, ненамного большим, чем ранее». Граф просил об «абсолютной amnestia» для Бэкона «и [его] доступе (т. е. возможности получать аудиенции Ее Величества. – И. Д.), как в прежние времена». В ответ Елизавета возразила, что Фрэнсис был «виноват больше, чем кто-либо другой из членов парламента, и когда она их (парламентариев. – И. Д.) простит и вновь явит свою милость к тем, кто ее тогда обидел, то она это сделает по отношению ко многим, кто был менее виновен, но также и в отношении» Бэкона.

«И еще она сказала, – писал Эссекс далее, разъясняя Фрэнсису позицию Ее Величества, – что доступ [к ней] вы имеете такой, какой просите. Если бы дело было во времена ее отца (Генриха VIII. – И. Д.), то тогда за гораздо меньший проступок человеку было бы отказано находиться в присутствии короля навсегда. Вы же можете приходить ко двору, когда захотите; но с ее стороны было бы слишком опрометчиво, будучи столь сильно недовольной вами, позволить вам близкий доступ (near access), который она разрешает только тем, к кому исключительно благоволит»[250].

Пока Эссекс хлопотал о Бэконе перед королевой, леди Анна (мать Фрэнсиса) решила использовать семейные связи. Она обратилась по поводу своих сыновей к мужу своей сестры, лорду Бёрли. Однако лорд-казначей, в самых высоких словах отозвавшись о братьях Бэконах (если им есть что пожелать, то только здоровья), заметил: «Хотя у меня меньше возможности делать добро моим друзьям, чем полагают, они не будут испытывать недостатка в [моем] намерении сделать им добро»[251]. Откровенней всех выразился Роберт Сесил: «Вряд ли королева согласится предложить вам место (an office), если она воздерживается от разговора с вами»[252].

Между тем лорд Бёрли в сентябре 1593 года включил Фрэнсиса в список кандидатов на должность генерального атторнея, который представил королеве. Но Елизавета попросила лорда-хранителя Джона Пакеринга[253] подобрать другие кандидатуры. Пакеринг обратился за советом к Бёрли, и тот вновь назвал Фрэнсиса в качестве «подходящего человека». Лорд-хранитель согласился включить Фрэнсиса в свой список в память о сэре Николасе, но заметил, что считает других юристов, в частности сэра Джона Брогрейва (J. Brograve; 1538–1613), атторнея герцогства Ланкастер, более достойными.

В октябре Эссекс снова в разговоре с королевой поднял вопрос о Бэконе. На этот раз Елизавета была настроена мягче, похвалив графа за его хлопоты о Фрэнсисе, но заметила, что он слишком усердствует в этом деле, тогда как даже дядя Бэкона поставил его в списке кандидатов вторым после Кока, по сравнению с которым Фрэнсис имеет важный недостаток – молодость (Бэкону в 1593 году исполнилось 32 года, Коку – 41). На это Эссекс ответил, что, хотя «голова и борода мистера Кока поседели с возрастом, это не компенсировало его другие недостатки»[254].

10 ноября 1593 года Фрэнсис пишет Эссексу загадочное письмо. Послание доставил Эссексу в Виндзор Энтони Станден[255]. В этом письме Бэкон поделился с графом своими подозрениями:

«Я полагаю нет ничего дурного в том, что я сообщу вашему сиятельству то, к чему я пришел отчасти по догадке, а отчасти благодаря сообщению одного недавно выздоровевшего – во многом благодаря молитвам вашего сиятельства – человека, и исходя из чего я имею веские основания думать, что некто плетет тайные интриги.