Остров концентрированного счастья. Судьба Фрэнсиса Бэкона

Бэкон был не только сравнительно молод для высоких постов, но он не участвовал в, как бы мы сегодня сказали, громких судебных процессах, он, по словам его противников, «никогда не выступал на поле брани (he had never entered the place of battle)»[264]. Первое значительное выступление Фрэнсиса в суде королевской скамьи состоялось в конце января 1594 года. Впрочем, начало оказалось весьма удачным, и лорд Бёрли поздравил племянника с «first-fruits of his public practice»[265]. Удачными оказались его выступления и в двух других сложных и важных судебных процессах (один из молодых юристов заметил даже, что «Бэкон может оказаться для Кока слишком твердым орешком»[266]). Все это было замечательно, но совершенно недостаточно, чтобы Елизавета решила назначить Фрэнсиса на высокий пост. Тем более что 13 февраля 1594 года начались пасхальные каникулы, продлившиеся до 17 апреля, и суд королевской скамьи не работал.

Итак, к началу апреля 1594 года образовались следующие вакансии на высшие государственные посты:

– хранителя свитков (место освободилось 4 февраля 1593 года, после смерти сэра Джилберта Джерарда (Gilbert Gerard;?–1593), и на него прочили Т. Эджертона, который в итоге и занял этот пост), и

– две вакансии государственных секретарей (одна образовалась еще в апреле 1590 года после смерти Ф. Уолсингема, другая должность официально значилась за Уильямом Дэвисоном (William Davison; 1541–1608), но тот с февраля 1587 по сентябрь 1588 года находился в тюрьме[267], а после выхода из Тауэра был отстранен от государственных дел). Фактически с июля 1590 по июль 1596 года обязанности госсекретаря – в качестве Acting-Secretary – исполнял лорд Бёрли, который с начала 1594 года (если не раньше) начал начтойчиво уговаривать королеву сделать соответствующие назначения. Бёрли предлагал переместить Т. Эджертона с должности хранителя свитков на пост генерального атторнея, Э. Кока – с поста генерального солиситора на освобожденную должность атторнея, Ф. Бэкона назначить солиситором, а госсекретарями сделать сэра Роберта Сесила (сына Бёрли) и сэра Эдуарда Стаффорда[268]. Эссекс решительно воспротивился этим предложениям. Он прямо заявил Роберту Сесилу, что будет добиваться для Фрэнсиса Бэкона места атторнея.

Елизавета же, изрядно разочаровавшаяся в Эссексе, и не допускавшая, чтобы кто-либо вмешивался в то, что являлось ее прерогативой, решила сделать так, как считала нужным, отчасти, но только отчасти, приняв план лорда Бёрли. 10 апреля 1594 года Т. Эджертон стал Master of the Rolls, Э. Кок – генеральным атторнеем, тогда как должности генерального солиситора и госсекретарей остались вакантными.

Однако к этому времени в Лондоне появилась новая talking point: арест личного врача Елизаветы Родриго Лопеса (Rodrigo Lopez; ок. 1525–1594), заподозренного в участии в заговоре с целью убийства королевы.

Дело Лопеса

Братьям Бэкон, особенно Энтони, Лопес был фигурой знакомой. Португальский еврей, обращенный в христианство, он сначала стал личным врачом графа Лестера, затем сэра Фрэнсиса Уолсингема и графа Эссекса, а с 1581 года – королевы, которая предоставила ему монополию на ввоз аниса и сумаха. Кембриджский ученый Габриель Харвей считал его неучем, но признавал умение Лопеса создавать себе репутацию: «он очень хорошо рассказывал о себе как о лучшем [враче] и, используя какую-то еврейскую практику [лечения], сколотил хорошее состояние, приобрел некоторую репутацию как у королевы, так и у лордов и их жен»[269].

Лопес знал пять языков, был в контакте с еврейским сообществом Антверпена, а также с претендентом на португальский трон Доном Антонио, чьим агентом в Лондоне был брат жены Лопеса[270]. Разумеется, Лопес был вовлечен в шпионскую сеть Уолсингема, под контролем которого поддерживал связь с испанскими властями и португальскими националистами. Но, как и многие, занимавшиеся разведкой, Лопес ухитрялся состоять на жалованьи двух противоборствующих сторон, в данном случае – и Англии, и Испании. Эссекс, после смерти Уолсингема, предложил португальцу работать на него, на что тот ответил: «Милорд, это очень серьезное и опасное дело, сейчас вы в фаворе, но как долго это будет продолжаться – неизвестно. Вы можете умереть и тогда меня обвинят в измене»[271]. Однако королева одобрила идею Эссекса привлечь ее врача к разведывательным операциям и обещала Лопесу вознаграждение за службу. В итоге, Лопес согласился.