Остров концентрированного счастья. Судьба Фрэнсиса Бэкона

Так ли это? Начну с того, что, если бы Бэкон отказался участвовать в процессе над Эссексом, то свои труды ему пришлось бы писать не в Кембридже, а в Тауэре (если бы ему это разрешили). Как советник короны он не мог отказаться от участия в процессе по делу о государственной измене. Кроме того, необходимо учесть, что в 1584 году, после провала одного из заговоров против Елизаветы, молодой Бэкон составил небольшой доклад, в котором предлагал способы защиты королевы от «злобных варварских действий». Позднее его не раз привлекали к допросам заговорщиков, покушавшихся на жизнь Ее Величества. И за три года до мятежа Эссекса Бэкон анонимно опубликовал памфлет, написанный в форме письма некоего английского джентльмена своему другу в Падую, в котором высказал свои соображения о том, как избежать опасности покушения на королеву[410]. Но важнее другое. Кому и что хотел сказать Бэкон, дважды выступая в суде?

Разумеется, он обращался и к собравшимся (включая судей и пэров), и к Эссексу, но с разным целеполаганием. Судьям и пэрам он хотел напомнить суть дела и увести их от смакования ненужных деталей, к чему толкали выступления Кока. Эссексу он намеревался объяснить другое. И Бэкон, и Елизавета прекрасно понимали, что граф испытывает дефицит ума, а с некоторых пор, потеряв винную монополию, и денег. Понимали они и то, что поднятый им мятеж, «цели которого, похоже, до конца оставались неясны даже ему самому»[411], свидетельствовал лишь о том, что Эссекс был не в состоянии подчинять свои страсти рассудку (по причине ограниченности последнего), а не о том, что он вынашивал коварные планы государственной измены. Мятеж Эссекса был глупостью, но это не уменьшало его опасность, хотя бы потому, что цели графа (вернуть монополию и место при королеве) могли совершенно не совпадать с целями примкнувшей к нему знати.

Чем в этой ситуации Бэкон мог помочь своему патрону? Что ему было делать, чтобы публицисты типа Маколея были довольны его поведением? Сидеть молча? Не читать материалов дела? Не слушать свидетельских показаний? Нет, помочь Эссексу он мог только одним способом: убедить его в том, что упрямо отстаивать на суде свою правоту совершенно бессмысленно. Единственное, что могло, да и то лишь с некоторой вероятностью, спасти Эссексу жизнь (о спасении чего-то еще и речи не было), – это искреннее и глубокое раскаяние, в расчете на то, что королева, возможно, сохранившая еще остатки былой привязанности к графу, его помилует. Именно эту мысль и хотел донести до Эссекса Бэкон на суде, поскольку возможности привести свои доводы обвиняемому в личной беседе с глазу на глаз у него уже не было. В нелегкой ситуации Бэкон, всегда старавшийся не выводить свою совесть из равновесия, избрал единственно правильную линию поведения.

Отношения между Эссексом и Бэконом были вполне доверительными, но их разделяло (кроме всего прочего) разное понимание природы патронатных отношений. Предлагая свои услуги («bounden service») лорду Бёрли, а затем Эссексу, Бэкон всегда делал важную оговорку: для него служба королю/королеве выше службе кому-либо другому, кроме, разумеется, службы Богу («my service to God, her Majesty and your Lordship draw in a line»[412]). (Выше я неоднократно цитировал его слова, ясно выражающие этот его принцип). Достойный человек, по мнению Бэкона, – это тот, который «дает отчет лишь Богу… королю и государству, коим он служит» и не способен сосредоточиться «исключительно на служении частным лицам», поскольку такая служба ущемляет «широту его ума»[413]. Эссекс же опирался на иную модель патронатных отношений: он служил не государству, но государю, точнее, государыне, от которой ждал милостей и благодеяний. Иными словами, для графа патронат был сферой межличностных отношений. Бэкон считал себя обойденным и досадовал потому, что, сознавая свои способности, полагал, что будет более полезен государству, чем Эджертон или Флеминг. Эссекс не мог понять, почему королева, с которой у него установились «особые» отношения, назначила, к примеру, на должность губернатора Пяти портов Кобэма, которого граф ненавидел, а не Р. Сидни, его, Эссекса, близкого друга.

Позднее, описывая историю мятежа Эссекса и последующие события, Бэкон напомнил тем, кто осуждал его за участие в обвинении своего патрона, что он также немало сделал, чтобы прекратить дела некоторых других участников заговора: «У меня есть много достойных свидетелей, которые могут подтвердить… что благодаря моему усердию и информации, касающейся характера задержанных, дела шестерых из девяти обвиняемых были приостановлены, в противном случае их бы предали суду»[414].