Остров Корфу – последний бастион Византии

К прискорбию, церковное Предание зачастую вовсе не является историческим свидетельством – не то что, к примеру, строки Фукидида, и жития святых, выстроенные по тому или иному слишком уж схематическому плану, никогда не явятся аналогом биографий Плутарха (об этом можно долго и аргументированно писать, однако, пожалуй, не в рамках этой книги и темы). Поэтому относиться к НЕДОКУМЕНТИРОВАННОЙ ИНФОРМАЦИИ, происходящей из церковных источников, разумеется, надо с большой дозой скепсиса, порой просто как к сказке, и принимать что-то подобное ПОЛНОСТЬЮ в расчет не рекомендуется даже ввиду отсутствия каких-либо солидных исторических свидетельств. Отрицать вовсе – путь тоже не совсем продуктивный, поскольку в тех или иных житиях древних святых, бывает, что и попадается весомое историческое зерно (например, акты лионских мучеников, часть жития свт. Николая Мирликийского, отделенная от смешанного с ним жития Николая Пинарского – тоже ликийского епископа, но VI века, и др.). Вот, согласно одной «ветви Предания», Иасон и Сосипатр скончались мученически в Малой Азии. На Корфу уверены, что они покоятся в посвященном их памяти стоящем доныне византийском храме, по обе стороны от престола. «Гибридные версии» говорят о посещении апостолами Керкиры после оставления ими своих святительских постов в Тарсе и Иконии (???), а также о гибели на Керкире одного лишь Сосипатра в правление Калигулы. В общем, кратко говоря, после очищения легенды от чудес неуязвимости, воскрешения мертвых, вовремя спасающего девственность дочери царя (ну откуда на Керкире царь при римлянах???) медведя и крайне удачного своевременного потопления гонителя, «как в древности фараона», получается такой вариант развития событий, вполне могший иметь место в действительности. Апостолы Иасон и Сосипатр прибыли с проповедью на Керкиру в 63 г. и, в числе прочих, обратили в христианство дочь Керкилина – правителя острова, которую зовут Керкира (как и остров). Отец велел повесить дочь на дереве и расстрелять из луков; также были казнены многие иные христиане, в том числе семерых сварили в котле со смолой (Саторния, Иакисхола, Фавстиана, Ианнуария, Марсалия, Евфрасия и Маммия), одного разрубили по кускам (не названного по имени обратившегося темничного стража), одного (анонимного насильника-эфиопа, обратившегося «мурина») не указано, как именно казнили, четверых сожгли (Зинона, Евсевия, Неона и Виталия); подверглись пытке и апостолы – и при Керкилине, и при следующем правителе, однако потом они были обратившимся преемником Керкилина освобождены и продолжили проповедь. Скончались мирно и в глубокой старости. Читатель может задаться вопросом, почему автор спокойно и без эмоций пересказывал мифы древних греков и столь ядовито ополчился на христианские легенды. Ответ очевиден – греков никто НЕ ЗАСТАВЛЯЛ верить, например, в самостоятельные путешествия отсеченного уранова члена по волнам Средиземного моря, любовные похождения Зевса или Афродиты и т. д., каждый верил в меру своего умственного развития и душевного склада (отвратительные процессы над Сократом (ок. 470–399 гг. до н. э.) и Протагором (ок. 485 – ок. 410 гг. д н. э.) – пара мерзких рецидивов, да в первом случае далеко не в религии было дело, а в том, чтоб совместными усилиями устранить зеркало, в котором афинская «демократия», пороки властей и буржуйчиков безжалостно отражались во всем своем бесподобном уродстве). Современный китайский философ Фэн Ю-Лань тонко и емко отметил грань между религией и поэзией: «И религия, и поэзия суть плод воображения человека. Обе они смешивают фантазию с реальностью. Различаются же они тем, что религия принимает свои утверждения за истину, а поэзия – за вымысел. Создаваемое поэзией не есть реальность, и поэзия прекрасно отдает себе в этом отчет. Поэзия, тем самым, обманывает себя, но это сознательный самообман. По духу своему она не нужна, но она и не противоречит науке. В поэзии мы обретаем эмоциональное удовлетворение, не препятствуя при этом прогрессу интеллекта». И столь же верно писал исследователь античных религий Ф. Зелинский: «Сам по себе спор Ария и Афанасия о естестве Христа был так же безобиден, как во времена оны спор Лицея и Стои о естестве богов – как споры, они вполне аналогичны. То, что их отличает – это в христианском споре переход от слов к делу, от диспута к гонению; это – несчастное убеждение, что от принятия той или другой теории зависит спасение души, что одна из них от Бога, а другая – от дьявола». Религия эллинов была религией радости. У нас же доныне любое сомнение в действительности той или иной фантазии древнего христианского писателя (говорю не о богословии, а в первую очередь, о житиях и прочих «благочестивых побасенках») вызывает яростный вопль «верующих». Хорошо писал барон-просветитель Гольбах (1723–1789 гг.): «Чтобы быть хорошим христианином, весьма важно не иметь мозга вовсе или иметь мозг недоразвитый. При помощи исповедника, наставника или монастыря можно у детей задержать развитие этого органа». С этим ничего, к сожалению, не поделаешь – «фанатизм – святое исступление, или священная зараза, охватывающая христиан, у которых сердце кипит, а мозг бездействует. Эта болезнь входит через уши. Против нее равно бессильны здравый смысл и насильственные меры воздействия. Наилучшее лечение – бульонами, ваннами и разумными развлечениями»; печальные последствия фанатизма мы наблюдаем с IV века н. э. и доныне, от «истребителей язычества» и самих язычников, потом еретиков, и до ИГИЛ; но вернемся к убежденной серости и слепой вере в небывальщину. Это не так безвредно и с теоретической точки зрения, как может показаться, ибо легенда хороша для фольклора, но когда ее пытаются освятить авторитетом богословия, возникает парадокс – самая дикая фантазия преподносится как первостатейная неоспоримая истина, в то время как ложь есть не что иное, как нарушение 10-й заповеди и исполнение воли отца лжи – диавола (Ин. 8: 44). Потому что если «верить» только потому, что так положено и предписано… Из масс мы получаем ослов (для них стало бы невиданным откровением, что такие столпы богословия IV–V вв., как Иоанн Златоуст, Василий Великий, Григорий Назианзин, Григорий Нисский – настолько высоко ценили разум и творчество, что именно в них полагали те самые Божии «образ и подобие», по которому Бог сотворил человека – впрочем, именно поэтому современная Церковь не любит древних богословов); из людей умных – либо распинающих собственный разум («Верую, ибо абсурдно» – Тертуллиан (ок. 160 – ок. 230 гг.), либо фарисействующих лицемеров. Вот святитель Филарет (Дроздов) (1782–1867 гг.) писал: «Если бы в Библии было написано, что это не кит проглотил Иону, а Иона – кита, я бы поверил и в это». Вряд ли это твердость веры, это горькая усмешка вынужденного к такой вере интеллигента. Истинная вера, по мнению Льва Толстого (1828–1910 гг.), не может и не должна насиловать разум. Можно с умилением читать о льве св. Герасима при Иордане – потому что даже если именно так и не было, то вполне могло бы быть, зная доброту некоторых людей и зверей, но, читая о разглагольствующем с отрезанным языком Романе или о том, как мученице Акилине воткнули в мозг через ухо раскаленный прут, после чего она еще продолжала жить, говорить и действовать, право, хочется предложить тем, кто это написал и заставляет в это верить, самим попробовать испытать свою праведность пред Богом подобным способом – а вдруг получится?