Остров Корфу – последний бастион Византии

Теперь поговорим о племяннике Гвискара – короле Сицилии Роджере II (1095–1154 гг., граф Сицилии с 1105, первый король с 1130 г.). Его буйная жизнь походила на жизни его родственников, о которых мы писали выше – бесконечные войны, междоусобия, отлучения… Тем не менее он отлично осознавал важность мира и стремился к нему; поддержав антипапу Анаклета II (1090–1138, на кафедре с 1130 г.), он получил от него королевский титул, что вызвало гнев и противодействие ряда европейских властителей, в первую очередь германского и византийского императоров, претендовавших на владения Роджера, и, разумеется, другого папы, Иннокентия II (ум. в 1143 г., на кафедре с 1130 г.). Пошли кровопролития, мятежи, поражения и победы; когда Роджер разбил папские войска, Иннокентий признал-таки его сицилийским королем (1139 г.). Первый сицилийский король был государем мудрым и веротерпимым, боролся с коррупцией, поддерживал рыцарское сословие и заботился о флоте, провел денежную реформу. Но беспокойный нрав все равно вел к международным осложнениям. Выдвинув претензии на крестоносное Антиохийское княжество, где пресеклась мужская линия родственной Роджеру династии, он поссорился с Византией, и та, в союзе с германским королем, стала искать войны с Сицилией. Правда, и василевс Мануил I Комнин (1118–1180 гг., правил с 1143 г.), и его закадычный друг король Конрад III (1093–1152 гг., правил с 1138 г.) в то время погрязли в иных своих заботах, связанных со II Крестовым походом (Мануил вообще был латинофил, женился на свояченице Конрада Берте Зульцбах (1110–1159 гг.), а потом на кузине иерусалимского латинского короля Марии Антиохийской (1145–1182 гг.), дружил с папой, участвовал в турнирах и не скрывал своего восхищения западными рыцарями, горестно говоря: «Западные воины – как медные котлы, а мои – как глиняные горшки»), и вот тогда Роджер сыграл на опережение и в 1147 г. послал на земли Византии в набег своего флотоводца, Георгия Антиохийского (ум. ок. 1151 г.), сирийского грека, ранее отличившегося в междоусобных войнах короля Роджера и завоевании ряда городов в Северной Африке. Первым делом он атаковал Корфу и без особого труда взял остров, хотя византийцы, обустроившие на нем ряд крепостей, считали его практически неприступным; причем задавленный налоговым гнетом народ (по тогдашней презрительной имперской терминологии – γυμνή, «голые») встретил воинов сицилийского короля буквально с распростертыми объятьями, сдал ему цитадель и практически восторженно принял гарнизон из 1 000 сицилийцев – вот до чего может довести народ правительство! После этого Георгий разорил Фивы и Коринф. Византийский хронист Никита Хониат (1155–1213 гг.) так описывает эти обстоятельства: «Самодержец Мануил стал помышлять, как бы отомстить сицилийцам за их бесчеловечные поступки с римлянами и выгнать их гарнизон с острова Керкиры, который ныне называется Корифо. Действительно, одновременно с движением алеманнов Роджер, тогдашний владетель Сицилии, или по предварительному соглашению с королем алеманнов, как иные говорили, или по собственному своему побуждению стал нападать на мелких судах на прибрежные римские области. Флот его, выехавший из Врентисия, прибыл к Керкире и без сражения, при первом появлении, овладел ею. Причиною этого были жители острова, и в особенности глупейшие из них, по прозванию Гимны (то есть как раз γυμνή, «голые». – Е.С.). Под тем предлогом, что не могут более терпеть тяжелого, как они говорили, и несносного сборщика податей и переносить его обид, они составили коварный замысел; но как сами собой не в состоянии были осуществить его, то теперь, воспользовавшись благоприятным случаем, обратились к предводителю флота и, обольщенные его ласковыми словами и хитрыми обещаниями, приняли к себе на известных условиях сицилийский гарнизон, состоящий из тысячи вооруженных ратников. Таким образом спасаясь от дыма уплаты податей, они, по своей глупости, попали в пламя рабства; а римлян эти безумцы заставили вести продолжительную и крайне тяжкую войну. Начальник флота, обезопасив крепость и сделав ее, сколько можно, недоступнее и неодолимее, отправился оттуда и пристал к Монемвасии, льстясь надеждой взять и этот мыс точно так же без боя, как недавно взял Керкиру. Но встретив здесь людей умных и знающих цену свободы, он был отбит так, как бы напал на несокрушимую скалу, и, не достигнув цели, медленно удалился оттуда. Миновав Малею, где постоянно дуют противные ветры, так что есть даже пословица: «Повернув к Малее, забудь о домашних», он вошел в глубокий залив и, обойдя ту и другую его сторону, не только ограбил селения беззащитные, но и достаточно огражденные и не легко доступные частью принудил сдаться на условиях, частью покорил силой. Потом, опустошив Акарнанию и Этолию, называемую ныне Артинией, и весь приморский берег, приплыл в залив коринфский и, остановившись в криссейской пристани, отважился напасть на жителей внутренних областей, потому что не было никого, кто бы мог ему противиться. С этой целью, будучи только начальником флота, он разделил войско на отряды тяжело– и легковооруженных воинов и, зная доселе одно море, появился и на суше, подобно тем морским чудовищам, которые ищут себе пищи в воде и на суше, и вторгся в Кадмову землю. Здесь, опустошив мимоходом лежавшие на пути большие селения, он напал на семивратные Фивы и, овладев ими, поступил бесчеловечно с тамошними жителями. Так как издревле была молва, что в этом городе живут граждане богатые, то он, побуждаемый страстью к деньгам, не мог довольно насытить своего корыстолюбия и желал наполнить деньгами все или большую часть кораблей так, чтобы они погрузились до третьего пояса. Поэтому и ремесленникам он делал насилия, стараясь отыскать последнюю жалкую копейку, и мужей, сильных и славных по происхождению, почтенных по летам и знаменитых по заслугам, подвергал различным притеснениям; не стыдился и не щадил никого, не склонялся ни на какие просьбы, не боялся, что когда-нибудь подпадет под власть богини мщения, и не гнушался так называемой кадмовой победы. Наконец, предложив священные книги, принуждал каждого с препоясанными чреслами подходить к ним, с клятвой перед ними объявлять свое состояние и, отказавшись от него, уходить. И после того, как обобрал таким образом все золото и все серебро и нагрузил корабли златотканными одеждами, он не оставил в покое и лиц, им ограбленных. И из них он взял с собой людей, занимавших первое место по своим достоинствам, а из женщин выбрал особенно красивых и нарядных, которые часто умывались водой прекрасной Дирки, хорошо убирали свои волосы и отлично знали ткацкое искусство, – и затем уже удалился оттуда. Пользуясь столь благоприятным для него течением дел и не встречая никакого сопротивления ни на суше, ни на море, он отправляется на судах к богатому городу Коринфу. Этот город лежит на перешейке, славится двумя пристанями, из которых одна принимает плывущих из Азии, а другая – приезжающих из Италии, и представляет большое удобство с обеих сторон для ввоза и вывоза и взаимного обмена товаров. Не найдя ничего в торговой части города, которая называется нижним городом, потому что все жители удалились в Акрокоринф и собрали туда все съестные припасы и все имущество, как принадлежащее частным людям, так и посвященное Богу, – он решился напасть и на самый Акрокоринф и, если можно, взять его. Акрокоринф – это акрополь древнего города Коринфа, а ныне сильная крепость, стоящая на высокой горе, которая оканчивается острой вершиной, представляющей гладкую поверхность в виде стола, и ограждена твердой стеной. В самой крепости находится немало колодцев вкусной и чистой воды и источник Пирина, о котором упоминает Гомер в одной из рапсодий. Несмотря на такую твердость и неприступность Акрокоринфа, который и природа, и местоположение, и крепкая ограда обезопасили так, что его трудно или совсем невозможно взять, сицилийцы почти без труда вошли в него, употребив немного времени на покорение крепости. И в этом нет ничего необыкновенного или удивительного. Крепость, хотя сама по себе и неодолимая, конечно, не могла защищать сама себя, не могла отразить нападения врагов, когда в ней не было доблестного гарнизона и достойных защитников. Числом их было, правда, немало, но все они не стоили и одного мужественного защитника города. Тут, именно, находились и царские войска со своим вождем Никифором Халуфом, и коринфские вельможи, и немалое число жителей из окрестных селений, которые собрались в Акрокоринф как в самое безопасное от врагов убежище. Оттого-то предводитель флота, вступив в крепость и увидев, что она по естественному своему положению со всех сторон неприступна, сказал: «Мы сражались с Божией помощью, и Бог попустил нам овладеть таким местом», а о находившихся в крепости отозвался дурно и осыпал их упреками, как низких трусов, и особенно Халуфа, которого назвал даже хуже женщины и не способным ни к чему, кроме веретена и прялки. Затем сложил на корабли и здешнее имущество, обратил в рабство знаменитейших по происхождению коринфян, взял в плен и женщин, которые были особенно красивы и полногруды, не пощадил даже иконы великомученика и чудотворца Феодора Стратилата, но и ее похитил из посвященного имени его храма и, воспользовавшись попутным и благоприятным ветром, удалился оттуда со всем имуществом и на обратном пути еще более укрепил и обезопасил Керкиру. Если бы кто увидел в это время трехгребные сицилийские корабли, то совершенно справедливо мог бы сказать, что это не разбойничьи корабли, а огромные транспортные суда, – так они были переполнены множеством дорогих вещей, погружаясь в воду почти до самого верхнего яруса!»