Остров кукол

— Как она? — спросила Елизавета, придвигаясь ближе к Нитро, который так и остался с голым торсом, ни капли жира в теле. Она вгляделась в лицо Люсинды. Глаза девушки были плотно закрыты, лицо изнуренное и бледное. В ее дыхании слышались легкие хрипы — бульканье флегмы, словно Люсинда выкуривала по две пачки в день на протяжении последних лет двадцати.

Нитро пожал плечами.

— Нам нужно ее согреть. Но здесь нет одеял — вообще ничего, кроме тонкого покрывала.

Елизавета повернулась к комоду.

— Там пусто — сказал Нитро. — Только несколько носков и трусы.

— Где же одежда Солано?

— Он жил отшельником. Наверное, носил единственный костюм.

— Как ее рана на спине?

— Кровь больше не течет. Но мы мало чем можем помочь.

Она подняла с пола ведерко.

— Хотя бы выпить воды она сможет?

— Нет, пока не придет в себя.

Елизавета хмурилась, испытывая разочарование. Ей хотелось помочь раненой девушке, быть ей чем-то полезной, но ничего поделать она не могла. Стоя посреди крошечной спальни, она озиралась по сторонам в поисках чего-нибудь теплого, что Нитро мог пропустить или не заметить. Взгляд ее упал на его рюкзак. Сняв его, Нитро поставил рюкзак на пол, прислонив к стене.

Елизавета вспомнила, как он отреагировал, когда Зед застал его с пистолетом в руке: виноватое удивление на лице. Как же быстро он спрятал оружие с глаз долой!

Почему же он раньше не признался, что носит с собой пистолет? Какой смысл устраивать из этого такую тайну? Они ведь не собирались сдавать Нитро властям… Она почувствовала на себе его взгляд и спросила:

— Ты останешься здесь?

— На какое-то время, — ответил Нитро. — За нею нужно присматривать. Убедиться, что она не перестанет дышать и не впадет в шок.

— В шок?

— От потери крови.

— А… — Елизавета медлила, еще не отказавшись от мысли быть полезной. — Я могу что-то сделать?

Нитро покачал головой:

— Ступай, отдохни хоть немного.

2

Хесус и Пита сидели на двух придвинутых к столу плетеных стульях, вполголоса разговаривая. Пита не выпускала изо рта сигарету и казалась взволнованной. Елизавета предоставила брата с сестрой самим себе и нашла свободный участок у дальней стены, где можно было присесть. Одежда и белье липли к коже, холодные и скользкие. Сейчас очень пригодился бы даже самый примитивный очаг — тепло живого огня и божественный, терпкий запах горящего дерева.

«По крайней мере, здесь есть свечи», — думала Елизавета. Было бы ужасно сидеть в полночной темноте, слушая свист ветра и шум дождя, не зная, где сейчас остальные, и гадая, не пробрался ли кто в хижину.

Кашлянув, Елизавета постаралась умерить пыл своего воображения. Она прикурила сигарету; в ее пачке «Кэмела» осталось всего четыре штуки. Затянулась и задержала дым в легких, словно это помогало согреться… Медленно, с неохотой выпустила его.

В отличие от спартанской обстановки спальни, основное помещение было заполнено личными вещами Солано. Помимо бесчисленных кукол здесь были нехитрый инвентарь земледельца, всяческий мелкий скарб, какой можно найти в магазинной тележке любого бездомного, потрепанное автомобильное сиденье и резные поделки из дерева — конечно, тоже куклы в миниатюре. Ярко раскрашенные, они напомнили Елизавете о матрешках — детской забаве, популярной в России в двадцатом веке.

Елизавета терпеть не могла матрешек. Они вызывали в памяти годы, проведенные в детском доме, и человека по имени Евгений Попов, который работал там на какой-то должности. Поначалу Евгений даже нравился Елизавете. Прочие работники интерната были к ней равнодушны или жестоки. Их специально этому обучали — как воплощение бессердечной системы, поскольку сироты в Советском Союзе приравнивались к инвалидам, одиноким старикам или заключенным: проблема, которую надлежит держать вдали от внимания публики. Евгений, однако, всегда улыбался и махал ей рукой при встречах. Порой, когда никого не оказывалось поблизости, дарил ей шоколадки. А еще рассказывал страшные истории про их детский дом, про всякие непонятные вещи, которые здесь случались: о том, как в некоторых комнатах сам по себе включался свет, или о том, как однажды Евгений ясно услыхал следующие по пятам за ним шаги, оглянулся — и никого не увидел. От этих рассказов Елизавете снились потом кошмары, но она с нетерпением ждала новых. Рутинная жизнь в интернате была довольно бесцветной, а эти байки скрашивали царившую там скуку.

Однажды Елизавета работала в одиночестве, подметая в общей комнате отдыха по соседству со спальнями девочек. Там были сводчатые потолки с двенадцатью окнами в нишах, так как когда-то здесь располагалась часовня. Сегодня ей досталась уборка; всех детей в интернате нагружали какими-то заданиями, которые менялись по дням недели. Войдя, Евгений присел перед нею на корточки и сказал, что приготовил ей сюрприз. С улыбкой, обнажившей кривые, желтые от никотина зубы, он преподнес Елизавете матрешку. Сказал, что это подарок на день ее рождения, до того оставалось не менее месяца. Тем не менее Елизавета донельзя обрадовалась. У нее не было собственных игрушек с той поры, как ее родители исчезли, а ее забрали из дома.