— SZ, — ответил он, вставляя ей в рот капу и помещая два плоских электрода ей на лоб. Коротко кивнул отцу Пардаве, и священник крепко прижал пациентку к столу, стиснув ей плечи. Аспер установил рычажок таймера на портативном электрошоковом аппарате и щелкнул главным переключателем. Электроды доставили к телу девочки электрический разряд в несколько сотен вольт, что вызвало жестокую конвульсию. Челюсти ее с силой сомкнулись, выступили и натянулись жилы на шее. Подача тока прекратилась через пять секунд, и все ее мышцы немедленно обмякли.
Пока пациентка пребывала в отключке, Аспер выбрал в своем медицинском саквояже подходящее долото и, вооружившись молоточком, приступил к работе.
Зед
Буря уже достигла размаха Армагеддона и утихать, как видно, не собиралась. Дождь хлестал диагональными шквалами с поразительной силой, взбивая грязь и затапливая неглубокие ложбины. Ветер, холодный и беспощадный, угрожал сорвать листья с ветвей и с корнями вырвать кусты. Желтые вспышки молний полосовали небо, высвечивая исступленные лица десятков кукол, развешанных по ближайшим деревьям. Оглушительно гремел гром.
Мы с Питой сидели рядышком, вжавшись спинами в переднюю стену хибары, укрытые от стихии навесом крыльца. Оба подтянули колени к груди и обхватили их руками, пытаясь удержать в своем теле хоть какое-то тепло. Я не терял бдительности и постоянно оглядывал разоренные заросли, шарил взглядом в пляске теней под обезумевшими на ветру деревьями.
И все же пока мимо текли минуты, а затаившееся в ночи зло не подавало о себе вестей, мое сознание плавно съехало на рефлексию по поводу гоночной аварии, оборвавшей мою карьеру. Мне совсем не хотелось об этом думать: эти мысли неизменно навевали печаль, обиду и сожаление. Порой, однако, от них все равно невозможно отделаться.
То была третья гонка в серии заездов Национальной лиги на кубок Уинстона 2000 года — «Дейтона-500», которую проводили во Флориде, на трассе Дейтона Интернэшнл Спидуэй. Я заработал поул и с помощью собрата по команде лидировал первые девяносто кругов. Но досадный промах моих механиков и пара других накладок мало-помалу отбросили меня на двенадцатое место. Впрочем, я поддал в самом конце и за два круга до финиша ехал вторым после Эда Мелвина, номер 93. На первом повороте я попытался обогнать его по внутреннему кольцу. После легкого касания обе машины оказались отброшены почти вплотную к стене, мой «шеви» поджал его. Едва обойдя Эда, я пошел на отрыв, вернув себе лидерство. К четвертому повороту Мелвин догнал меня, и пошла упорная борьба. У белого флажка он обошел меня на корпус. Первые два поворота я держался сразу за ним. На третьем попытался обойти, но мне это не удалось. Шанс выдался на последнем: я вошел в него ближе к центру, Мелвин — дальше. Я съехал на двойную желтую линию у внутреннего диаметра и сравнялся с ним в момент нашего выхода на финишную прямую. Мы неслись к клетчатому флагу со скоростью в две сотни миль в час, терлись боками, буквально соскребая с кузовов краску, а затем… какой-то едва заметный толчок, и меня подбросило в воздух. Я очень долго смотрел на крышу своей машины… а затем очнулся в палате интенсивной терапии с очень яркими и неприятными воспоминаниями о кружении над собственным мертвым телом.
О том, что со мною произошло, я упомянул оперировавшему меня хирургу, — просто к слову пришлось, без всякой задней мысли. Он начисто отверг мою теорию гаснущих нейронов, поскольку все полеты над телом проходили под писк ровной линии ЭЭГ, и предложил помощь специалиста. Я отказался. Не хотелось прославиться как «гонщик, видевший свет в тоннеле» или «тот чокнутый с внетелесным опытом».
Вместо этого я всю энергию употребил на восстановительную физиотерапию, надеясь уже в марте вскочить в старое седло — как раз ко времени очередных заездов кубка Уинстона… И в ту пору даже не догадывался, что расстался с гонками навсегда.
— О чем думаешь? — поинтересовалась Пита. Запрокинув лицо, она вглядывалась в бушующую над нами грозу.
Я заморгал, оказавшись выдернутым в день сегодняшний, в холод, дождь и ветер. Собрался было что-нибудь сочинить, наврать с три короба, потому что всякий раз, когда речь заходила об аварии, мы с Питой устраивали ссоры — но посчитал, что обман требует слишком много усилий, и дал простой ответ:
— О Флориде.
Она долго молчала, и я уже решил, что разговор завершен, когда она запоздало произнесла:
— Это уже случилось, Зед. Ничего нельзя изменить. Смирись.
Смириться?
Громыхнуло. Сперва где-то вдали — так что показалось, будто буря уходит. Но секунду спустя иллюзию разрушил новый раскат, прямо над нами.
Едва-едва. И тем не менее я услышал его.
Смирись.
— Прости, — тихо попросила Пита, зная, что задела любимую мозоль. Я не имела в виду, что… Я… Просто мне страшно…
Дух сопротивления, крепнущий во мне, мигом сошел на нет. Я протянул руку, сжал ей колено и сказал:
— Мне тоже.
Она заглянула в мое лицо.
— Я не думала, что ты можешь чего-то бояться.
Фыркнув, я выпустил ее колено.
— Почему же не думала?
— Потому что никогда прежде не видела тебя напуганным.