Остров любящей женщины

— Устала? — спросил Игорь, и, не спрашивая у Кати разрешения, легко подхватил ее на руки. — Давай я понесу тебя, а то нам еще идти и идти.

С Катериной на руках он завернул в скверик, прошел буквально десять шагов и поставил ее на ноги:

— А мы пришли! — улыбаясь, сказал он. — Извини, разыграл.

Она не знала, то ли обидеться, то ли посмеяться. Выбрала второе.

Катерина осмотрелась. Здание в глубине двора мало походило на театральное. И если бы не афиши на глухой стене и вывеска над входом, то догадаться, что это «храм искусства», было бы вообще невозможно.

Игорь громко и долго стучал в двери, пока где-то внутри кто-то прокричал:

— Ну иду-иду! Кого там в такой час принесло?

— Открывай, охрана! Свои!

Изнутри послышалось щелканье щеколды и заскрежетал в замочной скважине ключ. Дверь приоткрылась и показалась заспанная физиономия.

— О-о! Игорешка! А что это ты так рано? И не один!

— Степаныч, а ты один что ли?

— Да какой там «один»! У нас ведь как всегда: ночь-полночь кого-нибудь принесет. Вчера не успел первый сон посмотреть, как архаровец из ваших явился.

— Это кто?

— А угадай с трех раз, кто у вас по ночам шлындает?

— Петюня!

— Он, конечно. Говорит, опять его Танька домой не пустила. А, правда, не пустила по делу. Он ведь еле живой был. Ну, да сам иди взгляни на это чудо природы, — Степаныч посторонился, пропуская Игоря и Катю внутрь.

Это был совсем необычный театр. Маленький, если не сказать крошечный, зальчик. Места для зрителей ступенями уходили под самый потолок с одной стороны, и сливались со сценой — с другой. За кулисами — крошечные каморки-гримерки, антресоли до потолка, на которых хранился реквизит, костюмерная — тоже под потолком, гардероб для зрителей — три ступеньки вниз, в подвальчике. И целая стена с наградами за победы в различных конкурсах.

Темная драпировка на стенах, темный занавес, темный потолок с серебряными звездами и тонким серником месяца. И темные тени от стаи картонных ворон. А на краешке сцены маленький вороненок — абсолютно белый.

— Вот наш театр, вот его символ — белая ворона, — пояснил Игорь Катерине. — Необычный театр, потому и «Белая ворона». Не как все…

Где-то на высоте последнего ряда в этот момент что-то зашевелилось, заохало, и в проходе выросла огромная тень страшного бородатого мужика. Катерина дернулась от страха и прижалась к Игорю.

— Не бойся! Это наш Петюня. Петю-ю-ю-ю-ня! Ты в своем репертуаре! И на кочерге с утра! Хватит ночевать, вылезай, только девушку не пугай.

Петюня с трудом протиснулся между плотно стоящих скамеечек.

— Друзья мои, давайте-ка в кухоньку. — Он так и говорил — в «кухоньку». — Давайте-давайте! Игорешка, знакомь с барышней. И вообще, ребята, вы пить будете?

Катерина отрицательно затрясла головой. А Игорь приобнял Петюню и подтолкнул его к выходу из зала:

— Будем, Петюня, будем!

В крошечной кухне они быстро соорудили стол с бутербродами, крепким чаем. Петюня, морщась от резкого дневного света, пошарил где-то у себя за спиной, за скамейкой, и вытащил наполовину пустую бутылку. Или наполовину полную. Это из анекдота про оптимиста и пессимиста.

— Игорилло, по рюмашке. — Петюня не спрашивал, утверждал. — Мне для поправки здоровья, тебе — для радости.

Кузнецов поморщился, попытался отказаться, но Петюня и слушать не хотел. И отстал от него только тогда, когда тот кивнул: черт с тобой, наливай! Он при этом виновато посмотрел на Катю, мол, видишь как, не отказаться. Почему-то именно этот момент и это его виноватое лицо она потом всегда вспоминала, когда думала об Игоре, о том, что с ним случилось и как все могло бы быть, если бы…

Сослагательное наклонение, если бы да кабы… Как часто мы прибегаем в жизни к нему, когда начинаем анализировать ситуацию. У него и нет другого предназначения, кроме как указывать на возможность. «Возможность» — можно бы, было бы. Звучит, как предупреждение. Запоздалое. Увы, действие уже произошло.

* * *

О том, что Игорь Кузнецов тяжело болен, Катерина поняла не сразу. Первое время они встречались не так часто, и заметить этого она не могла. Он увлеченно работал, и его всегда можно было найти в одном месте — в театре. У них там вообще был какой-то сумасшедший дом. Спектакли и репетиции понятно, но остальное-то время зачем торчать в этих стенах?!

— А ты представляешь, как нам всем вместе хорошо? — говорил он ей. — У меня сейчас на земле только три точки притяжения: театр, мама и ты.

Он и жил на три дома. Всю неделю в театре и у мамы, выходные — у Кати. Эти три параллельные линии одной жизни практически не пересекались. Они, конечно, бывали вместе в гостях у мамы или Катерина встречалась с ней в театре.

Нельзя сказать, что они не нашли общего языка, как раз напротив — нашли. Но он умело руководил процессом, не давая праздникам плавно переходить в будни. Поэтому не было у Катерины никаких конфликтов с его мамой, не делили они любимого мужчину, не рвали на куски. Однажды он признался Катьке, что страшно благодарен ей за это.

— Я бы не выдержал и ушел бы от той и от другой, если бы вы стали из-за меня ссориться, — сказал он. — Это так глупо. Тем более, что я ничей.