— Ну и правильно! Главное, не унывай. Мы с Новицким поговорили и решили, что отдадим часть его работы тебе. Будешь дома писать, а мы тебе потом деньги будем отдавать.
— Нет, Юль, не надо. Ты не переживай, я устроюсь. — Катерина не согласна была на такой вариант. — Тут без дураков: ушли — так ушли. В конце концов, у меня книжки в работе. Попрошу авторов, чтоб порекомендовали меня еще кому-то. А так, хлеб чей-то отнимать, нет… я не хочу!
— Ну ладно, не переживай только. Как-нибудь разберемся. — Юлька была явно не в своей тарелке оттого, что ее оставили, а Катерину приговорили. — Я своим позвоню, может, что-то подскажут. Угу?
— Не парься, Юлька, угу, конечно. — Катерина помолчала. — Может, мне не выходить завтра? Так не хочется.
— Ну как не выходить! Ты же еще ничего не знаешь!
— А ты откуда знаешь?
— Да мне эта кобыла Левицкая, которая с главным вась-вась, доложила. И ведь не лень было — позвонила! Я расстроилась, конечно, и ты знаешь почему? — Юлька и правда виноватой себя чувствовала. — Я остаюсь, а тебя вышибают.
— Юль, еще раз говорю — не парься. Ты тут вообще ни сном, ни духом. А Новицкий твой сам на птичьих правах. — Катерину утомил разговор. — Давай на этом остановимся, ладно? Завтра увидимся и все обсудим. И не вини себя ни в чем.
«Ну вот, я почти безработная, — подумала Катька, положив трубку. — Неделю буду спать и ни о чем не думать. Деньги есть на первое время, а там видно будет. А работу все равно надо каждые пять лет менять, так что все происходит в свой срок».
Увольняли троих, в том числе и Катю Савченко. Главный наговорил каких-то замысловатых слов, из которых следовало понимать, что все трое прекрасные работники, просто цены нет, что они выросли из этой мелкой работы, и им-де с увольнением открывается дорога в большое плавание. «Как хорошо излагает, — думала Катька, рисуя цветочки на полях рабочей тетрадки. — Представляю, что бы он говорил, если б мы все трое умерли!»
Потом она собрала в столе свои вещи, отнесла Юльке в кабинет целый пакет каких-то канцелярских мелочей, вычистила свой компьютер. Пришла Юлька. Стояла в дверях и смотрела на нее, как на сироту.
— Юль, ну что ты так переживаешь? — не выдержала Катерина. — Кто-то уходит, кто-то остается. Ничего нет страшного в том, что случилось. И между нами ничего не произошло.
— Правда? — у Юльки глаза были на мокром месте.
— Ну конечно. Ну хочешь, встретимся втроем, и все обсудим? А? Давайте у меня, в субботу. Приезжайте с Анькой.
— Кать, обязательно! — Юлька готова была что угодно сделать, только бы загладить неудобство.
— Ну вот, сделаем мою отвальную. А пока я отдохну. Я и правда устала. Хоть высплюсь по-человечески.
В сумочке у Катерины запищал мобильник. Она достала его и вздрогнула: Васильев!
— Да? Алло? Леша, это ты? — Катерина от волнения чуть заикаться не начала.
— Я. — Леха Васильев безбожно шепелявил, проглатывая окончания слов. — Катька, я еще плохо говорю, но у меня уже хотя бы рот открывается. Я сегодня даже ел.
Она слушала его родной голос, по которому безумно соскучилась, и беззвучно плакала. И в этих слезах было все: радость от того, что ее глухопятый наконец-то заговорил, и горечь от того, что осталась в одну минуту не у дел.
Он рассказывал ей нараспев, что идет на поправку, что у него нет ни одной свободной минуты, что он начинает разрабатывать ногу. Вот уже и челюсть заживает, и пусть шепеляво, но он может с ней говорить. Он говорил, что скучает по ней страшно и хочет ее видеть. И тут ее осенило.
— А можно… — Катька сделала паузу. — Можно я приеду к тебе?
— Ко мне? — Васильев растерялся. — Нет, я не хочу. Нет-нет, и не проси!
— Но почему?
— Потому что мужик должен быть сильным, а я сейчас… Ты испугаешься, когда увидишь меня. Нет, Катя, давай подождем. Не так много осталось.
— Как ты там один? Ведь масса бытовых проблем…
— Вот мне только не хватает, чтобы ты начала мои бытовые проблемы решать! И не один я.
— А с кем? — удивилась Катерина.
— Брат приехал и будет тут столько, сколько надо. Вот привет тебе передает и просит, чтобы ты не беспокоилась. Ты не обиделась?
— Не обиделась. — Катерина вздохнула. — Но не понимаю. Я что, могу испугаться твоей челюсти разбитой?
— Не только. Кать, тут не только челюсть. Я сам на себя в зеркало смотреть боюсь. Я толком даже сидеть не могу. Я понимаю, что ты от души предлагаешь, но мне от этого не легче. Давай подождем. Я думаю, что скоро можно будет меня везти в Питер. Как только это будет возможно, так сразу. А там и увидимся. Я сейчас рот открывать могу, буду есть много, чтобы поправиться, чтоб скелетом тебя не пугать.
— Не напугал бы… — Катя всхлипнула. — Ладно, тебя все равно не убедить.
— Не убедить! И не надо убеждать. Я мужик или кто? Или где? — Васильев хотел пошутить, но нечленораздельная речь его говорила Катерине о том, что ему с трудом дается общение.
— Ты устал говорить? — спросила она.
— Да, — сознался Леха Васильев. — Слышно, да?
— Мне слышно. Я же знаю тебя.
— Это пройдет, Катик-котик. Ты веришь?
— Конечно верю! Ты сильный и упертый! — Катька улыбнулась.