Остров любящей женщины

О том, что Васильеву необходимо серьезное обследование головного мозга, доктор Аристархов сказал сначала Васильеву-старшему. Саня выслушал его внимательно, пытаясь разобраться в терминологии. Доктор показывал ему снимки и результаты исследований. По всему выходило, что Лехины головные боли так просто не пройдут. Врач, которого вызвали из Москвы специально для консультации, тоже не обнадеживал, сказал, что исследований, сделанных в больнице мало, Леху надо транспортировать в Москву.

— У вас деньги есть? — прямо спросил Аристархов Васильева-старшего.

— Есть, — ответил Саня.

— Вы, наверно, не поняли, Александр… — Врач помедлил с пояснениями. — Речь идет о больших деньгах. Если все так, как говорит наш столичный коллега, то Алексею потребуется операция. И делать ее лучше за рубежом. Сколько это стоит — вы догадываетесь.

— Я думаю, что мы справимся. Я могу говорить об этом с братом?

— Вы должны с ним об этом говорить. Потому что если оставить все как есть, то через три недели мы его выпишем, поскольку по нашей части все закончится, и вы увезете его домой. Но жить ему останется не так много. Это серьезно. Я не сгущаю краски. Я даже недоговариваю. Поэтому и спрашиваю вас, можете ли вы заплатить за столичную клинику, где ему проведут еще одно обследование. Но самое главное, и я думаю, что это будет так, ему будет рекомендовано оперативное лечение. А это очень дорого. — Доктор Аристархов тяжело вздохнул. — Увы! Я со своей стороны уже ничем не могу вам помочь. На ноги мы его поставили. А голова, как в том кино, предмет темный. Это уже совсем не наша специализация.

Информацию о том, что «темный предмет» Лехи Васильева требует большого и дорогого обследования, ему самому выдавали маленькими порциями. Доктор Аристархов сказал, что время еще терпит, чтобы Александр Васильев готовил Леху постепенно, что он и делал. Не очень умело, правда.

— Саня! Кончай тихариться! — Васильев-младший выходил из себя, видя, что брат выкручивается. — Что тебе сказали?

— Нам надо собираться, Леха. Сначала в Москву, потом, наверно, дальше. — Васильев-старший не выдержал и вывалил всю информацию.

— Ну вот, теперь все понятно. — Леха Васильев скрипнул зубами. — Хреновая, стало быть, у меня голова. Да я ведь и сам чувствую, что там не все в порядке. Болит она. Ладно, будем бороться. Да, братка?

— Будем. — Васильев-старший был безумно рад, что брат с оптимизмом смотрит на ситуацию. — Я улечу завтра в Москву, на пару дней, все там узнаю. Потом в Питер, с делами подразберусь. Потом сюда и будем собираться, да?

Катерине Васильев не рассказал всего. Сказал, что есть проблема, что все решаемо, что его лечат хорошие врачи.

«Васильев, глухопятый мой, когда же мы уже увидимся?» — Катерина задавала этот вопрос ему каждый день.

«Уже скоро теперь». — Он знал, что врет, но сказать ей правду не мог.

* * *

Сказать, что он переживал, значит, не сказать ничего. Головные боли порой были просто невыносимыми. Голову словно обручем железным обхватывало, и она раскалывалась. Помогали уколы, снимая на какое-то время остроту. В такие минуты Васильев испытывал блаженство. Не зря же говорят, что ощущение счастья у каждого свое. Болит зуб — горе, перестал болеть — счастье.

В один из таких счастливых моментов, когда Васильеву было хорошо до головокружения, к нему пожаловал гость. Васильев не понял, кто это. Поздоровался с курносым веснушчатым парнем, внимательно рассматривая его.

— Ну что, не признаешь? — спросил незнакомец.

— Нет. — Васильев мотнул головой. Нет, он видел парня впервые. Только голос какой-то знакомый вроде.

Парень протянул ему руку:

— Смирнов. Саша.

Васильев пожал крепкую в твердых мозольках ладонь, вопросительно посмотрел на молодого человека:

— Леха. Васильев.

— Это я тогда… ну, на дороге… в тайге… — парень волновался, перекладывал из одной руки в другую увесистый пакет, из которого вкусно пахло.

Леха понял, почему ему знаком его голос. Видимо, память зафиксировала его тогда. Он улыбнулся парню:

— Спасибо, что пришел!

— Ты извини, раньше не мог. Пашу, как конь. Вот, первые выходные за два месяца, и я сразу к тебе. Ты, это… как насчет отметить? Можно? Или тебе вредно?

— Можно — нельзя… Какая разница?! Жить вообще вредно. Двинули. Тут есть одно место.

Они расположились на широком подоконнике в ванной комнате. Там оглушительно пахло хлоркой, а в остальном — нормальная больничная обстановка. И главное — крючок крепкий на дверях. Накидывая его в ушко, Васильев хохотнул:

— В этом куяльнике они нас не достанут! Ты знаешь, что такое «куяльник»?

— Не-а.

— И я не знаю, а фразочку люблю, из киношки какой-то старой.

— А вдруг кто помыться надумает? А тут… занято?!

— Ну, занято и занято! Постучатся и уйдут. Помоются, когда свободно будет.

В пакете у Саши Смирнова — водителя того самого лесовоза — было все: курочка-гриль, еще горячая, огурчики соленые, хлеб, апельсины, сок и бутылка водки. Доставая ее, Саша задержал руку в пакете, аккуратно булькнул, вопросительно глядя на Леху Васильева.

— Может, это лишнее?

— Давай-давай, хуже уже не будет…